Выбрать главу
Старый Иосиф идет, Важно опершись на посох. Сына Мария несет, Солнце играет на косах.
Спят, погруженные в лень, Возле дороги оливы. Вьются в древесную тень Темных дорожек извивы.
Фиг зеленеют плоды, Скрытые лиственной кущей. Рощи, холмы и сады — Радостный мир и цветущий.
Странники дальше идут Той же дорогой привычной. Вот — Самария, и тут Мерзкий народ, злоязычный.
Яркие блекнут поля, Скрылись веселые рощи. То — Иудеи земля, Всё здесь — беднее и проще.
Здесь виноградников нет, Тянутся горы, белея. Где ты, родной Назарет? Где же ты, где, Галилея?
В зное небесном сгорев, Мертвы поля Иудеи. Ветви засохших дерев Вьются как черные змеи.
Синие спят небеса В дымке молочной тумана. Блещет вдали полоса Волн голубых Иордана.
Вот показались вдали Башен зубчатые кольца. В рваных одеждах, в пыли К храму текут богомольцы.
Сколько увидишь здесь лиц, Как любопытны картины: Гости с сидонских границ, С дальних концов Палестины!
Движется шумно народ, Пестрыми толпами скучен. В круглую арку ворот Ослик вступает, навьючен.
Важный, богатый купец Едет на праздник всем домом. Встретясь, болтает отец С плотником, старым знакомым.
С матерью входит во храм, В сумрак священных преддверий. Деньги звенят по столам, Воют и мечутся звери.
С робостью мальчик вошел. Вид алтаря ему страшен: Бык издыхает, и пол Красною кровью окрашен.
Ноги беспомощно бьют, В луже купаяся алой. Голубь воркует; снуют, Деньги считая, меняла.
Все онемели сердца. Слово б им грозное кинуть! «Это ль обитель отца!» Крикнуть, столы опрокинуть!
Прошедшее с меня, грядущее встает: Вот прокуратора огромная палата: Одежду на себе Каиафа злобно рвет, И подымают бич прислужники Пилата.
На место лобное Он крест свой понесет Дорогой той, где шел теперь в Иерусалим Он; Бессильно свалится, и крест Его возьмет На плечи крепкие могучий телом Симон.
Меркнут далекие гор очертания. В город пора бы войти. Гаснешь, темнеешь… прости Ты, дорогая Вифания!
Ворота города уж были перед Ним, На белом мраморе погасла позолота. Он мерной поступью вошел в Иерусалим, Неслышно миновав раскрытые ворота.

V.ВЕЧЕРЯ[7]

Ex Illo pectore in secreto bibebat

Augustinus

Окруженный толпой, на одре Он в таинственной думе лежал. Догорая, светильник дрожал… Ночь была на дворе.
Говорить не решался никто, И для битвы не чувствовал сил. Я, прильнув к Его груди, спросил: Кто предаст Тебя, Господи, кто?
И прильнув к Его груди, я креп. Синий сумрак гляделся в окно. Он мне подал вино И разломленный хлеб.
Я с другими прошел на крыльцо, Не теряя из виду Его. Разобрать я не мог ничего; Лишь луною пахнуло в лицо.
Вся дорога была в серебре. Мы пошли по знакомым садам. Смутный шепот ходил по рядам… Ночь была на дворе.

VI.ОТРЕЧЕНИЕ[8]

К костру подсел он, руки грея. Лицо зажег багровый свет. «И ты — сопутник Назарея? И ты — из галилеян?» — «Нет».
Ночь холодна, и месяц светел. Первосвященнический двор Вдруг огласил рассветный петел. Прислуга спит. Сгорел костер.
«Где Иоанн и где Иаков? Где все?» Он вышел. Даль пуста. И вспомнил, горестно заплакав, О предсказании Христа.
вернуться

7

Вечеря (с. 22). Эпиграф — из «Трактатов о Евангелии от Иоанна» св. Августина (XXXVI, 1, 20). Перевод: «От сей груди он вкушал втайне». Повествование от лица апостола Иоанна.

вернуться

8

Отречение (с. 23). В основу ст-ния лег евангельский сюжет о троекратном отречении апостола Петра, предсказанного ему Христом.