Теперь он знал лучше, чем кто-либо, что такое зависть бессмертных. Теперь он жалел тех, кого выбирали. И себя.
«Достаточно серебристой паутины паука, что вьёт сказки вокруг нас».
Это было предупреждение от Федры, которое он проигнорировал. А она была куда умнее, чем думали остальные.
Миленья кивнула.
— Я хорошо помню Ксантоса.
Данай поджал губы, раздражённый тем, что новость не впечатлила её.
— Я считаю, что кто-то из тех, кто находится в Убежище, посещает его во сне и направляет действия!
— В самом деле? — изогнула бровь она. — Кто?
— Я пока не знаю.
Несмотря на огромный возраст и огромные знания Даная, он на самом деле был ужасно глуп. Но, может быть, Алексиус сбросил его со счетов слишком рано. Он был старше Тимофея. И если бы только Алексиус мог бы найти способ встретиться с ним лично, чтобы рассказать о том, что задумала Миленья, чтобы двое восстали против одной…
Мятежная мысль вызвала у него внезапную, сильную боль в груди. В отличие от смутной боли вины и сожаления, эта была уже настоящей, вызванной заклинаниями Миленьи, с помощью которых она заставляла его слушаться, обеспечивала его лояльность. Он боролся неделями, но понял, что это невозможно изменить. Он застонал слишком громко, пытаясь облегчить боль.
— С тобой всё в порядке, мальчик? — опасливо посмотрев на него, спросил Данай.
— Конечно, — ответил он, сдерживая себя, пока боль не исчезла.
— Не обращай на него внимания, Данай, и позволь мне точно сказать, кто руководит Ксантосом, — Миленья сказала это слишком спокойно. — Я хорошо знаю, что происходит, и знаю, чьи это мечты.
— Кто? — он оставлялся удивлённым.
— Я, — она улыбнулась, но намёк на злобу мелькнул в сапфирово-голубых глазах.
Алексиус был шокирован. Почему Миленья рассказала бессмертному столь ценный секрет, если не могла доверять ему до конца?
— Что? — Данай шагнул вперёд, сокращая расстояние между собой и Миленьей. — Это невозможно! Старейшины не могут гулять по чужим снам!
— Вы не можете. Я могу, — промолвила она, — И прихожу в сны Ксантоса и короля Гая. И они — часть моего плана. Король мечтает о Родичах так сильно, что он готов на всё, чтобы получить их в свои корыстливые ручонки! И из-за жадности, самой сильной из всех, с которой я сталкивалась, он так прост в управлении! И он до сих пор ждёт дальнейшие инструкции в другом сне!
Глаза Даная загорелись завистью.
— Как такое возможно? Ты должна была рассказать мне! Сбежать из этого места… Пусть и мысленно… Я мечтаю об этом!
Конечно, Данай воспользуется всем, насколько бы это ни было безнравственно, если это могло бы пойти ему на пользу. Ему, кажется, даже было наплевать, что Миленья держала это в тайне от него столько времени.
— Ты действительно хочешь знать? — кокетливо спросила она.
— Да! Ты должна показать мне!
Предупреждение вспыхнуло в груди Алексиуса, и его горло сжалось. Ему хотелось сказать, но он не мог.
— Ладно, — Миленья взяла лицо Даная в свои руки. — Посмотри в мои глаза.
«Нет. Не делай того, что она говорит».
Но желание Даная получить этот навык превратила старейшину Убежища в жадного и слепого короля Гая.
— Я удивлена, что ты никогда не пытался сделать этого, — промолвила Миленья. — Я совершила это случайно и так обнаружила свою способность.
— Обнаружила что? — требовательно спросил Данай.
— Эти фигуры способны вытягивать магию друг из друга, помогая стать могущественнее. Сила, которая позволяет нам делать многое, в том числе и ходить по снам.
Сердце Алексиуса стучало слишком громко, но разрывающая боль в груди всё ещё заставляла его молчать.
Глаза Даная загорелись.
— Покажи мне, как!
— Если ты настаиваешь…
Миленья продолжала смотреть на него, и её руки засветились.
— Я чувствую это, — прошептал Данай. — Я чувствую, как сила покидает меня и переходит к тебе… Невероятно! Всё это время… Как я мог не знать?
— Существует одна загвоздка. Так всегда бывает. Если надо нечто большее, чем просто ощутить, на доноре остаётся знак…
Данай поморщился. Алексиус видел, что он начинает чувствовать боль, пока магия перетекала в Миленью, ослабляя его.
— Достаточно. Хватит!
— Но это невозможно! Я уже забрала слишком много, — она прошептала это достаточно громко, чтобы Алексиус мог услышать. — Я не хочу заставить тебя страдать и исчезать. Я делаю тебе одолжение, мой друг.
Пальцы Алексиуса впились в мягкую обивку стула, когда он смотрел, как Данай начал светиться, а его лицо искривили конвульсии.
— Стой! — закричал Данай, испытывая мучительную боль. — Пожалуйста, остановись!