Улицу за улицей, квартал за кварталом. Он чувствовал дрожь во всем теле. Он понимал, что еще немного — и упадет. Он ослабел. Ему хотелось остановиться. Но он не мог. Не сейчас. Если он остановится, сядет передохнуть, за ним тут же придут и отправят в Центр регулировки. Он не хочет, чтобы его опять отрегулировали. Не хочет снова сделаться тупой движущейся машиной. Лучше уж терзаться тоской, но осознавать происходящее.
Он споткнулся. Блеющие гудки раздирали мозг. Неоновые глаза моргали на него, пока он шел.
Он старался идти прямо, однако все его системы дали сбой. Преследуют ли его? Ему необходимо быть осторожнее. Его лицо ничего не выражало, он изо всех сил пытался держаться ровно.
Коленные суставы окаменели, и когда он наклонился, чтобы растереть их руками, волна темноты поднялась с земли и окатила его. Он привалился к толстому зеркальному окну.
Встряхнул головой, увидел глядящего на него изнутри человека. Оттолкнулся от окна. Человек выскочил и с испугом уставился на него. Фотоэлементы выделили его и начали преследовать. Придется поторопиться. Он не может допустить, чтобы его вернули назад, не может начинать все сначала. Уж лучше умереть.
Нежданная мысль. Как ведро холодной воды. Да, воды, но не для того, чтобы пить.
«Я умру, — подумал он. — Но я буду знать, почему умираю, и в этом состоит разница. Я ушел из лаборатории, где день за днем, до одури делал расчеты для бомб, газовых и бактериологических баллончиков.
Все эти долгие дни и ночи, пока я создавал средства уничтожения, моему разуму открывалась истина. Путы все ослабевали, вбитые в голову постулаты сдавались по мере того, как удавалось бороться с безразличием».
И наконец что-то сломалось, и все, что осталось, — это утомление, истина и безграничное желание покоя.
И вот теперь он сбежал и уже никогда не вернется. Его разум сломался безнадежно, им ни за что не отрегулировать его заново.
Он шел к общественному парку, последнему пристанищу пожилых, калек, бесполезных. Где они могли скрываться, отдыхать и дожидаться смерти.
Он вошел в широкие ворота и поглядел на высокие стены, которые уходили вверх, насколько хватало глаз. Эти стены скрывали уродство от посторонних взглядов. Здесь было безопасно. Никого не волновало, если человек умрет в границах общественного парка.
«Вот он, мой остров, — подумал он. — Я нашел тихую гавань. Здесь нет пристально глядящих фотоэлементов, нет подслушивающих ушей. Здесь можно быть свободным».
Ноги его внезапно подкосились, он привалился к почерневшему мертвому дереву и сполз по стволу в высокую кучу гниющих листьев.
Мимо прошел старик, который с подозрением посмотрел на него. Старик прошел дальше. Он не уставал повторять себе, что образ мысли остается прежним, даже когда оковы уже разбиты.
Мимо прошли две пожилые дамы. Они посмотрели на него и зашептались. Он не был стариком. Ему не позволено находиться в общественном парке. Его, возможно, выслеживает полиция контроля. Он опасен, и старушки поспешили дальше, бросая испуганные взгляды через хрупкие плечи. Когда он нагнал их, они спешно скрылись за холмом.
Он шел. Вдалеке послышался вой сирены. Пронзительная, визгливая сирена машин полиции контроля. Это за ним? Они уже знают, что он здесь? Он прибавил шаг, тело его подергивалось, когда он переваливал через гребень залитого солнцем холма и спускался вниз по другому склону. «Озеро, — думал он. — Я ищу озеро».
Он увидел питьевой фонтан, спустился с холма и остановился рядом с ним. Над фонтаном склонился старик. Тот самый, который прошел мимо него до этого. Старик хватал ртом тощую струйку воды.
Он стоял рядом молча, дрожа всем телом. Старик не замечал его присутствия. Он все пил и пил. Вода плескалась и сверкала на солнце. Он протянул к старику руки. Тот ощутил его прикосновение и дернулся в сторону, струйка воды потекла по заросшему седой щетиной подбородку. Старик попятился назад, таращась на него с разинутым ртом. Быстро развернулся и заковылял прочь.
Он увидел, как старик побежал, и наклонился над фонтаном. Вода забулькала в горле. Она заполняла рот и выливалась обратно, лишенная вкуса.
Он внезапно распрямился, ощущая в груди болезненный жар. Солнце потускнело, небо сделалось черным. Он шатаясь пошел через дорожку, рот его открывался и закрывался. Он добрел до другой стороны дорожки и упал коленями на сухую землю.
Пополз по мертвой траве, завалился на спину, в животе все переворачивалось, вода стекала по подбородку.