– Да вроде и нет. Прирезать?
– Зачем же? Давай его просто отпустим.
– Так его же сразу схватят и на допрос поволокут.
– Вот и хорошо. Что он там, на допросе скажет? – подмигнул я.
– А и верно. Лишней путаницы прибавит.
Калмдай подбежал на четвереньках к распахнутому люку и крикнул шёпотом:
– Боров! Эй, Боров!
– Чавой-та?
– Держи, сейчас дьяка к тебе спущу. Вылей на него ведро воды, нахлестай по роже, чтобы немного очухался, выведи огородом и пинка ему дай, пусть проваливает.
– Понял, хозяин, сделаем.
Избавившись от дьяка, мы проскучали еще с полчаса, пока ротмистр не шепнул мне:
– Начинается, похоже.
Я поспешно прильнул к щели.
Из терема вышла бабка с парнем в милицейской форме немного старше меня. В смысле, парень был старше, а не форма. Они зашагали к порубу сопровождаемые здоровенным детиной, надо понимать, тем самым Митькой. Часовые у поруба отсалютовали им, и троица спустилась вниз. Через минуту Митька выскочил, метнулся к колодцу, достал бадейку воды и вернулся обратно к участковому с бабкой.
Калымдай, заёрзал.
– Ты чего?
– Смотрите, Федор Васильевич, началось.
Минут десять ничего не происходило, а потом друг за другом стали вылезать во двор участковый, бабка, а за ними уже и Митька, тащивший за шиворот мокрого Карабуха.
– Сволочи! – прошипел ротмистр. – Водой пытали! Там же холодина внизу жуткая!
Яга с Ивашовым уселись на крыльцо терема, а Карабуха, со связанными сзади руками, Митька усадил на чурбачок перед ними и сам остался рядом, настороже.
О чем они говорили, слышно не было, но допрос продолжался минут десять. Участковый о чем-то допытывался и выражение его лица менялось, становясь, то добрым и ласковым, то злым и угрожающим. Бабка всё время кивала головой, а Митька время от времени, отвешивал Карабуху подзатыльники.
– Смотрите, смотрите, вот он! – зашептал вдруг Михалыч. – Справа угол!
Точно. Из-за угла, направляясь к крыльцу, выходил черный кот.
Да какой там, кот, это был настоящий котяра, спиной наверняка достающий мне до колена, а хвостом так, вообще, до груди! Видать бабка пичкала котика исключительно натуральными продуктами и без всякой экономии. А, может и опыты какие, свои ведьмовские на нем проводила вот и вымахал котик в эдакую зверюгу.
Кот, тем временем, достиг крыльца, легко запрыгнул на него и усевшись рядом с участковым, вперил злющий взгляд в пленника.
Шамахан вдруг поник головой, опустил плечи и что-то пробормотал. Участковый с бабкой довольно переглянулись и один из стрельцов после кивка Ивашова, перерубил веревку на руках Карабуха.
– Теперь, внимательно! – прошептал Калымдай.
Допрос во дворе отделения продолжался, только теперь пленник вскочил с чурбачка и что-то горячо рассказывал, размахивая руками. Он махал руками так натурально, что я чуть не пропустил тот момент, когда он среди взмахов наложил крест на кота. Я затаил дыхание. Ничего! Кот даже не почесался.
Я опять перевел взгляд на шамахана. Он выпрямился, повернулся в нашу сторону, мотнул отрицательно головой и вдруг, стащил с себя штаны, изогнулся самым невероятным образом и, укусив себя за хвост, рухнул замертво!
Ротмистр скрипнул зубами:
– Всё, брат, отдыхай теперь. Мы не забудем и не простим.
Михалыч тихо шепнул мне на ухо:
– Самоубился парень.
Ох…
Я сочувствующе положил руку на плечо Калымдая:
– Героем парень погиб. За дело да и чести не потеряв.
Он кивнул:
– Всё правильно сделал. Его всё равно к царским палачам потащили бы, а от них живыми не уходят. А отбить бы его мы не смогли.
Мы молча отползли на центр чердака и уселись не глядя друг на друга.
– Ладно, – сказал Калымдай, – с этим делом покончили. Что дальше?
– Дальше – не спешим, Калымдай. Поручение Кощея-батюшки на счет кота мы выполнили, доложу ему сейчас. А пока действуем, как и раньше. Панику насаждаем в городе, а Гороху и участковому дело запутываем. Они уже засуетились, нам теперь только подогревать их время от времени и нужно. А сами будем ждать следующих приказов.
– Понял.
– Поставь тут наблюдателя, пусть глаз с отделения не сводит и чуть что, сразу докладывает.
– Сделаю.
– Мы с Михалычем и Машей пойдем сейчас по городу погуляем, обстановку прощупаем. И всё время держим связь друг с другом.
– Ясно. Вы, Федор Васильевич, будете со дворцом связываться, отойдите от милицейского терема подальше. Бабка может колдовскую вещь учуять.
– Ага, понятно, спасибо. Ну, всё, расходимся.
* * *
Было уже около полудня, когда мы вышли на нашу первую вылазку по Лукошкино.
Солнышко пригревало, но в меру, людей на улицах было мало, а какой тут был воздух… По сравнению с моим временем, фантастика просто. Если, конечно, вы шли и смотрели под ноги хоть изредка, а не как я, вертя головой во все стороны, как японские туристы на Красной площади. Навозная куча, в которую я гордо вступил, была далеко не единственная на улицах, по которым не только катались на лошадках, но и гоняли коров, как стадами, так и поодиночке. Но, надо признаться, хорошего впечатления от этого милого городка у меня не убавилось и я, шаркая подошвой сапога по зарослям травы вдоль заборов, поспешал за моим дедком и моей русифицированной вапмиршей.