– Давай, внучек, прыгай, я ловлю. Только тс-с-с!
Нет уж, спасибо, я сам.
Колокольня как я и думал, была заперта. На дверях висел амбарный замок размером с мою голову. У них там казна церковная, что ли?
– Сможешь открыть, Михалыч?
Дед презрительно фыркнул, вытащил из кошеля здоровенный гвоздь, согнул его как-то странно и… замок тихо звякнул и закачался на толстой дужке.
– Ух, ты! Ну, дед, даёшь!
Я потянул створку двери и та тихо распахнулась. Спасибо местному завхозу, хозяйственный, видать человек, не забывает петли смазывать. Дай бог ему здоровья.
Я почти наощупь стал подыматься по лестнице. Как-то машинально я ожидал увидеть тут винтовую лестницу, ну, как в башнях замков, но, нет, тут прямая лестница упиралась в крохотную площадку, а от неё начиналась новая лестница. Вот по ним мы с Михалычем и карабкались.
За спиной, затянул дед:
– Я с горы на гору шла,
Я серых гусей гнала,
Ой-ли, ой-ли, ой-люли,
Я серых гусей гнала.
– Михалыч! Да тише же!
– Я гнала, гнала, гнала,
Приговаривала,
Ой-ли, ой-ли, ой-люли,
Приговаривала.
– Михалыч!
– Чавойта, внучек?
– Тише, говорю, добрались наконец-то.
– Ну, наливай тогда!
Я только махнул рукой и, стараясь не задеть толстые веревки, уходящие вверх к колоколам, подошел к краю деревянного помоста и улёгся, вглядываясь в темноту.
А рука сама тянулась к веревке. Я очень явственно представил, как я дёргаю за неё, а колокол лениво и мощно отзывается гулким басом на всё Лукошкино…
Я в самый последний момент отдёрнул руку. Перегаром что ли надышался?
Вокруг было темным темно, лишь впереди метрах в ста от меня тускло светились окна немецкой кирхи, едва-едва освещая территорию вокруг неё. Никакого движения, тишина. Ну, не совсем тишина – недалеко, со стороны слышалось слаженное пение и чтение православных молитв. Надо понимать, Никита подсуетился и запряг лукошкинских попов.
– Никого не видно, дед. Михалыч?
Я обернулся. Дед стоял и задумчиво рассматривал веревки колоколов.
– Даже и не вздумай, дед! Кощею нажалуюсь!
– Ябеда, – Михалыч горестно вздохнул и опустился на помост рядом со мной. – Ночь, тишина, пение церковное, благолепие… Сознайся, внучек, а ить так и хочется в колокол бабахнуть?
Я хихикнул и дед присоединился ко мне старческим хеканьем.
– Давай костыль, Михалыч, подготовимся заранее.
Дед закивал и полез в кошель. Порывшись, он торжествующе достал крынку, закрытую тряпицей, перевязанной бечевкой:
– Во!
– Чего, «во»?
– Грузди солёные! Откушай, внучек, вку-у-усные…
– Дед! Костыль.
– Костыль, костыль… – дед шарил в кошеле, доставая по предмету и показывая мне. – Мазь вот, от поясницы дюже хороша! Не? Ладноть… Сигара Кощеева, топорик вострый, одеяло на лебяжьем пуху, тё-о-оплое…
– Костыль.
– Да помню я про костыль! Что ты меня всё шпыняешь?! Думаешь, совсем память дедушка потерял?.. И зачем я рукавицу от рыцарского доспеха с собой таскаю?.. – дед швырнул железяку вниз и там загремело. – Память у меня, внучек отличная ишо! Вот, давеча…
– Костыль
– Дался тебе ентот костыль. Смотри, какая рубаха! Красная, узорами расшита… накинь-ка внучек.
– Костыль.
– Костыль, костыль… Ух, ты, табакерка! Из золота, с камешками. Смотри-ка, Федь, это я у эрцгерцога австрийского еще лет тридцать назад спёр! Так до сих пор с собой таскаю. Эх, времена были…
– Костыль. Кощей. Демоны.
– От, неугомонный ты, внучек. Костыль, костыль… Маслице свежее из-под коровки… Носки вязанные. Из собачей шерсти, внучек, зимой лучше не придумать! А карта европейская у меня откуда?.. А, это я ведь у посла прихватил случайно… Склянка отрезвляющая… Утюг. Хороший утюг, Федь, тяжёлый… По башке таким врезать…
– Стой, дед! Склянка отрезвляющая?! Ты же божился, что последнюю выпил!
– Путаешь ты что-то, внучек. Ну как я мог последнюю выпить-то, ежели последняя вот она?
– Так, дед. Давай немедленно глотай своё зелье. Глотай, глотай, а то враз с Кощеем свяжусь, тогда он тебя уже заставит глотать!
– Злой ты, Федя… – хлюпнул носом Михалыч. – Я ить к тебе всей душой, а ты… А вот и выпью! Вот назло тебе и Кощею твоему распрекрасному, возьму и выпью!
– Ну и хорошо. Давай я только одеялом этим лебяжьим тебя накрою, чтобы с улицы не увидели, как ты сейчас новогодней ёлочкой засияешь.
Несколько секунд и одеяло затряслось, подпрыгнуло и из него вылез Михалыч, задумчиво чеша в затылке. Трезвый, слава богам!
– Отпустило, Михалыч?