– Машка! – захрипел дед. – Пуляй, внучек! Прибей заразу демоническую!
– Да не стреляет костыль, скотина!
Я дергал костыль так и сяк, нажимал на все выступающие стручки и неровности. Ничего! А гигантская муха уже начала медленно и величественно подыматься в воздух.
– Уйдет же! – заорал я. – Михалыч, уходит, гад!
– А, ну-ка, целься, – раздался рядом со мной спокойный голос деда.
Я машинально подчинился, прицелившись в Вельзевула и ведя за ним кончиком костыля как стволом винтовки за движущейся мишенью.
– Патэр ностэр, кви эс ин цэлис, санктифицэтур номэн туум. – Раздался над головой торжественный голос моего деда. – Фиат волюнтас туа сикут ин цэло эт ин тэрра. Панэм нострум квотидианум да нобис одиэ.
Муха продолжала подыматься, достигнув высокой крыши кирхи, увенчанной остроконечной башенкой.
– Эт потэстас, эт глориа ин сэкула.
– Скорее, дед, – прошептал я.
А Михалыч, подытожив торжественно и громко: – Амен, – размашисто перекрестил костыль.
И тот, задрожав у меня в руках, как-то напрягся и вдруг из него вылетел яркий, ослепляющий зеленый луч и ударил прямо в муху!
Вельзевул заорал так, что загудели колокола, а уши у меня заложило, будто я стоял рядом с взлетающим реактивным самолетом. Луч из костыля впивался в демона еще пару секунд, а потом просто исчез и муха рухнула на землю, как-то сразу всосавшись в неё черным дымом.
– Гиперболоид инженера Гарина, – ошарашенно пробормотал я.
– Всё, внучек, – дед был спокоен, как Агриппина Падловна, сдавшая финансовый отчет за квартал. – Валим отсюда, сейчас набегут.
Он взял костыль, упаковал его в футляр и засунул в свой кошель:
– Пошли, пошли.
Мы ринулись вниз по крутой лесенке, и как я себе не свернул шею, не знаю. Тоже, наверное, чудо было.
– Деда, а что ты там напевал не по-русски? – отдышиваясь спросил я, когда уже на улице Михалыч вешал замок обратно на дверь колокольни.
– Дык, Отче наш же, – удивился дед. – Али не понял?
– Не-а. Не разбираюсь я в молитвах. А чего не по-нашему?
– Федька, ну в кого ты у меня такой глупый? Костыль католический? Вот я на латыни и прочитал да и перекрестил на ихний манер. Оно и того…
– Ну, дед… Орёл ты у меня!
– А, то! Куда ты рванул? В слободу пошли.
– Зачем? Бежим в гостиницу.
– А Машка?
Ой. Вот же я скотина. Забыл совсем о нашей героической вампирше.
Мы, пригибаясь, перебежками подбежали к слободскому забору, обогнули участок, который тянулся около кирхи, и метнулись в ту сторону, куда падала Маша. Пробежав метров пятьдесят, дед вдруг остановился, поднял руку, цыкнул на меня и тихо позвал:
– Маша?.. Машуня, жива, внучка?..
Тишина. Ох…
Дед вдруг хмыкнул:
– Машка, будешь придуриваться, от я тебе розог-то дам!
– Ой, ну что вы, дедушка Михалыч, – раздался из-за забора капризный и такой родной голос. – Грубиян вы. Ну разве можно мадмуазель такие глупости говорить?
– Ты как, Маш? – спросил я, подпрыгивая на месте от радости.
– Пряников хочется. И яблок. Мсье Теодор, а вы ведь мне мешок яблок так и… Всё, уходите! Кнутик сюда идет!
И мы ушли.
Эпилог
– Чёрный во-о-рон,
Что ж ты вьё-о-ошься, -
душевно тянули Кощей с Михалычем, сидя в обнимку на нашем диване в Канцелярии, слегка раскачиваясь в такт песни.
– Над мое-е-ею голово-о-ой
Ничег-о-о-о ты не добьё-о-ошься…
Дизель раскачивался им в такт, сидя на стуле за праздничным столом, баюкая на коленях Тишку да Гришку.
Я дремал за компьютером, умиротворенно посматривая сквозь слипавшиеся веки на коллег и жалел, что Маши нет с нами.
Канцелярия праздновала свою первую, настоящую победу.
Аристофан, заняв у меня червонец до зарплаты, гудел со своими парнями где-то в подвалах. Маша, выклянчив у царя-батюшки оплачиваемый двухнедельный отпуск, плюс премиальные, умотала со своим Кнутиком куда-то на Клязьму, в усадьбу давнего приятеля посла. Калымдай же занимался очередным заданием по приказу Кощея. А мы, тихим коллективом так же тихо гудели.
Отпраздновать было что. Двухнедельная, сложнейшая операция благополучно завершилась. Демонам так врезали, что надолго отбили охоту лезть на Русь. В Лукошкино как и во всем государстве наступили мир и спокойствие.
Я окончательно утвердился на посту Канцелярии, доказав Кощею свою нужность и жизнь казалась тихой и умиротворенной.