И тогда медведь сказал Цимбе: «Наступают тяжелые времена, и я буду спать всю зиму напролет».
«А как же я? — спросила Цимбе. — Мне ведь надо кушать».
«Я тебя все лето кормил, — ответил медведь и облизнулся. — Теперь твоя очередь накормить меня».
Отец Дар всегда смеялся, когда заканчивал рассказывать эту сказку. Мораль он всегда приспосабливал к случаю. О Цимбе он вспоминал, когда Дар или ее братья жаловались, что им надоела каша. «Ты про Цимбе вспомни» — таков был ответ, когда кто-то сетовал насчет тяжелого труда, когда надо было предупредить, что к дому идет кто-то чужой, когда надо было укорить за непослушание. Но еще в детстве Дар вывела из этой сказки свою собственную мораль — главная ошибка Цимбе была в том, что она пожелала лучшей жизни, но при этом ничего не знала о медведях. «А я орков лучше знаю?»
Дар размышляла об этом, а шилдрон уже задвигался вперед по дороге. Офицеры и мердант Коль возглавили колонну верхом на лошадях, за ними поехали две повозки, потом — пехотинцы, за ними — женщины и, наконец, — орки. Дар не видела для себя места в этой процессии, хотя знала, что должна пойти вместе со всеми. Она пристроилась позади шеренг орков: спряталась за ними от всех остальных.
День выдался жаркий, и к тому времени, когда колонна остановилась на короткий привал, Дар очень хотелось пить. Орки несли воду для себя, а женщины и солдаты пили воду из бочонка, стоящего на краю одной из двух повозок. Дар пошла туда, чтобы утолить жажду. Первыми всегда пили солдаты. Дар ждала своей очереди, чтобы зачерпнуть воду общим черпаком, и понимала, что ее все замечают, но при этом очень стараются делать вид, будто ее нет. Дар подождала, когда все напьются, и только тогда пошла к бочонку. Ее грубо оттолкнул солдат-здоровяк и схватил черпак.
— Не хочу прикасаться к тому, к чему прикоснутся ее поганые губы, — прорычал он.
— Во-во, — подхватил другой. — Кто знает, к чему они прикасались.
— А вы угадайте, — фыркнула Нена.
Предложение Нены встретило горячий отклик. Догадки посыпались градом — одна грязнее другой. Дар постаралась не слушать, сложила руки ковшиком и торопливо напилась, а когда обернулась, оказалось, что она стоит в окружении солдат. Они смотрели на нее, как псы на гадюку, — с отвращением и страхом. Дар не знала, какое из этих чувств опаснее. Вместо того чтобы попытаться протиснуться между мужчинами, она нырнула под повозку и выскочила с другой стороны. Она убегала и слышала, как хохочет Нена.
— Видели, как она покраснела, шлюха эта? Кто-то из вас, ребята, правильно угадал.
Дар отправилась на спасительное место, в хвост колонны. Когда она проходила мимо орков, она и в них заметила перемены. Она успела достаточно хорошо изучить выражения лиц орков и могла судить о том, что сейчас они недовольны. Недовольство, похоже, было направлено на нее.
«Почему они на меня сердятся?» — с тревогой гадала Дар.
Она поискала глазами Ковока. Встретившись с ней взглядом, он тут же отвернулся.
Когда снова тронулись в путь, Дар побрела следом за орками, размышляя о том, что ее — как и Цимбе — сгубило невежество. Поведение Ковока изменило ее жизнь, и ей нужно было разобраться в его поведении. Дар зашагала быстрее и вскоре поравнялась с Ковоком.
— Пахав та мер, — попросила она. («Поговори со мной».)
Ковок-ма отозвался на людском языке:
— Нечего сказать.
Дар продолжала идти рядом с Ковоком. Поглядывая по сторонам, она видела, что другие орки наблюдают за ними. Она догадывалась о том, что своими поступками Ковок-ма вызвал недовольство остальных орков и положение у него теперь непростое. Если это действительно было так, то ей следовало действовать осторожно. Ей нужно было добиться, чтобы Ковок-ма поговорил с ней, но при этом не потерял лицо.
Через некоторое время у Дар мелькнула мысль. Она обнажила зубы, притворно скалясь, как орк.
— Даргу очень свирепая, — сказала она по-оркски и зарычала пронзительно, пискляво. Получилось жалкое изображение могучего, громоподобного рева орка. Ковок-ма удивился и заинтересовался.
Дар снова зарычала.
— Поговори со свирепой Даргу.
Ковок-ма не выдержал, расхохотался и замедлил шаг. Дар остановилась и склонила шею, как делали орки, когда хотели выказать повиновение. Ковок-ма тоже остановился. Орки обошли их с двух сторон. Дар заметила, что некоторые из них тоже смеются, в большинстве своем орки улыбались.
Ковок-ма не трогался с места — делал вид, будто смех не дает ему идти. Он дождался момента, когда между ним и другими орками образовалось приличное расстояние, и только тогда снова зашагал вперед. Теперь он стал смотреть на Дар с любопытством.
— Что ты хотеть сказать? — спросил он.
Дар вдруг поймала себя на том, что ей не хватает слов. Она словно бы стояла на горном пике, где любой шаг мог привести к падению в пропасть. Дар растерялась. Она понимала, что должна сделать такой шаг, от которого будет зависеть вся ее дальнейшая жизнь. Она очень волновалась и сумела вымолвить только:
— Почему?
— Почему — что? — спросил Ковок-ма.
— Почему ты это сделал? Почему назвал меня своей женщиной? Что это означало?
— Я защищать тебя.
— Почему? Я же вашавоки.
— Тер нав мут («Ты мать»).
— Мут. Женщина. Какая разница? Почему ты спас меня?
Ковок-ма ответил не сразу. А когда стал отвечать, Дар показалось, что он с трудом подбирает слова.
— Мут ла повсюду… но… все же она… далеко. Ее голос трудно услыхать. Еще труднее понять. Мут ла — это первая мать. Она говорить через матерей. Сыновья иметь мало мудрости, но мы тоже стараться слушать голос Мут ла. Я думать… Я думать, что она говорить мне — защищать эту мать вашавоки.
Дар молчала. Миновало несколько мгновений, и Ковок-ма спросил:
— Почему твои глаза делать твое лицо мокрое?
— Всю мою жизнь я… Ко мне относились… относились как к… — Дар утерла слезы. — Я просто женщина. А ты говоришь так, будто я достойна спасения.
— Я не понимать тебя.
— Вашавоки думают, что женщины почти ничего не стоят, что ими должны править мужчины.
— Если так, то у них мало мудрости, — заключил Ковок-ма.
— И они думают, что теперь ты правишь мной.
— Почему они так думать?
— Потому что ты сказал, что я твоя женщина.
— Я думать, это означать, что я тебя защищать, — сказал Ковок-ма.
— Это означает не только защиту, — всхлипнула Дар.
Ковок-ма с удивлением заметил, что лицо Дар покраснело.
— А что еще это означать?
— Вашавоки думают, что… что ты и я… — Дар перешла на оркский язык, чтобы отдалить себя от той мысли, какую выражали слова: — Та теп мер да-тримак («Ты и я занимались любовью»).
Ковок-ма вытаращил глаза.
— Да-тримак! Они этому верить?
— Да, и они очень злятся на меня.
— Ты должна говорить им, что это не так.
— Они мне не поверят. Ба Сими солгал им, — покачала головой Дар. Она употребила то имя, которым орки называли мерданта Коля.
— Зачем?
— Он хочет сделать мне больно, — объяснила Дар. — Человеку можно сделать больно, не прикасаясь к нему. Теперь я отверженная.
— Что значить «отверженная»?
— Для меня нет места среди людей.
Ковок-ма не ответил. Через некоторое время от его молчания Дар стало не по себе. Она подумала: «Он, наверное, как человек, который спасает бродячего пса, повинуясь порыву души, а потом не знает, куда его деть. Что я для него? — в отчаянии гадала Дар. — Я по-прежнему вашавоки!»
Наконец Ковок-ма издал звук, который показался Дар вздохом.
— Где ты спать?
— Устроюсь где-нибудь.
— Можешь спать в мой шалаш.
— Но мой запах…
— Я привыкать к нему.