Встав на носочки от холода коридорного пола, подлетаю к крючкам, на которых висят дедовы куртки. Обшаривая карманы, бросаюсь от одной к другой.
— Ты что, плакала? — слышу мрачный вопрос за своей спиной.
— Не волнуйся, не из-за тебя, — бросаю не оборачиваясь.
— А из-за кого?
— А тебе не все равно? — нахожу в кармане фуфайки ключи от неизвестного чего. — Два дня назад тебе было по фигу, плачу я или нет.
Молчит, а потом тихо произносит:
— Я должен проползти на брюхе по стеклу, чтобы ты меня простила? Как я могу доказать, что больше никогда так не поступлю?
Втянув в себя воздух, сую руку в следующий карман, сокрушенно говоря:
— Не знаю.
— Ты босая, зайди в дом, — говорит напряжённо.
Порывшись в последнем кармане, нахожу портмоне из потертой, но очень мягкой кожи.
Такие уже не делают.
Всхлипнув, прижимаю его к груди.
— Что случилось? Свидание отменилось?
— Да, — развернувшись, иду в дом. — Но я назначу новое, не волнуйся.
— Алена… — хватает меня за локоть, как только вхожу в теплый коридор.
Смотрю на него, задрав подбородок, но губы предательски поджимаются. Закрыв второй рукой дверь, Ник смотрит на меня так нахмурив брови, что мне хочется их разгладить. Бросив взгляд на комнату за моей спиной, снова смотрит на меня.
— Что случилось? — повторяет тихо, продолжая удерживать мою руку.
То, что он боится получить по рукам неимоверно меня радует. Он боится до меня дотронуться! Потому что, возможно впервые в жизни, понимает — не все двери открываются с ноги. В некоторые даже ему придётся стучать.
— У нас… — говорю сдавленно. — Дед пропал…
Высвободив руку, бегу в столовую.
Барков-старший расхаживает по комнате, прижав к уху телефон, а мама ходит за ним попятам, прислушиваясь к разговору:
— … просто пробей по базе… черная Волга, номеров не знаем, имя владельца…
— Знаем! — выкрикиваю, бросившись к столу.
— Минутку… — говорит Барков в трубку.
Расстегнув портмоне, начинаю потрошить его, понятия не имея, что искать. Вытаскиваю из прозрачных карманов все, что вижу, пытаясь найти что-то, на чем указан номер дедовой машины.
— Давай я, — слышу у себя над ухом.
Положив портмоне, обнимаю себя руками и делаю шаг в сторону.
Заняв мое место, Ник игнорирует все, что я успела извлечь, и спокойно листает “страницы”. Достав сложенную вчетверо бумагу, разворачивает и передает отцу.
— Да, Валера, я здесь, — говорит тот в трубку, после чего зачитывает информацию, которую считает нужной. — Хорошо. Жду.
Положив трубку, кладет телефон на стол и сбрасывает с плеч свой пуховик.
— Минут тридцать, — объявляет, усаживаясь на стул, который скрипит под его весом.
В наступившей тишине слышно только, как тикают настенные часы и стучит в окно ветер.
От закравшегося в душу страха холодеют руки.
Прижавшись спиной к стене, спрашиваю:
— Кто-нибудь будет чай?
— Я достану чашки… — бормочет мама, направляясь к серванту.
Поставив на плиту чайник, слышу за спиной шаги.
По спине бегут мурашки, когда чувствую сзади тепло другого тела. Не касаясь, кладет ладони на столешницу, беря меня в плен. Его пальцы длинные и сильные. Дорожки вен убегают под рукава толстовки.
— Что ты тут делаешь? — спрашиваю тихо, любуясь этими ладонями.
— Отец предложил поехать с ним… и я согласился. Праздник вроде. Мне уйти?
Кусая губы, смотрю в стену.
Исходя из постановки вопроса, я буду настоящей ведьмой, если в Рождество вышвырну на улицу бедного побитого потеряшку, в то время как мы все будем наслаждаться индейкой и всем остальным в тесном семейном кругу…
— Ты гад, Барков, — срывается с моих губ сокрушенно.
— Я люблю тебя, — хрипло говорит он. — Хочешь ходить по свиданиям, ходи, только знай, что я тебя люблю и хочу, чтобы ты ходила по ним со мной. Я больше никогда не наделаю дерьма. Я тебе обещаю. Я… облажался. Но я точно знаю, что с ней не спал. Ты можешь либо поверить, либо нет. Если хочешь, чтобы я ушел, я уйду.
Стена расплывается перед глазами. Непрошеные слезы катятся из глаз.
Я могу ему поверить.
Я уже это сделала.
Но от этого мне не особо легче.
— Я… — шепчу сдавленно. — Думала, что ты с ней… что вы… ты хоть представляешь? Ты…
Прижавшись к моей щеке носом, хрипит:
— Прости меня…
Поворачиваю голову и его губы собирают слезы с моей щеки.
Он колючий, но от этого мне только приятнее. И даже когда его губы мимолетно касаются моих, я не врезаю ему пощечину.