Je vis donc dans ce procédé du comte Levacheff beaucoup d’indiscretion, une absence totale d’égards pour le poste que j’occupe et de l’animosité pour ma personne, dont la présence lui semblait ętre ŕ charge. Ces bruits indifféremment répandus parmi mes subordonnés ne convenaient pas sous le rapport des égards qu’on doit aux superieurs; ils convenaient encore moins parmi les habitans d’ici trop portés par leurs dispositions malveillantes ŕ se rejouir de tout mésentendu entre les autorités et du discredit des fonctionnaires apostes par la volonté de V. M. I. Je m’abstenais alors de le soumettre ŕ V. M. I. dans l’espérance qu’une conduite plus reservée de la part du comte Levacheff mettrait fin ŕ ces dissensions d’un résultat toujours désagreable.
J’ai exposé mes principaux griefs contre le comte Levacheff. Je conviens du tort que j’ai eu de n’en avoir pas prévenu ŕ tems V. M. I.; mais qu’il me soit permis de vous supplier, Sire, en considération de mes soixante-dix années de service et de mes chevaux blancs, de ne donner aucune suite ŕ cette malheureuse affaire et de livrer ŕ l’oubli le cri d’indignation qui m’a été arraché par les circonstances et le procédé du comte Levacheff envers moi dans la personne du général Karpoff, – procedé, dont je ne me croyais plus en droit de faire les détails devant V. M. I. Au terme de ma carričre et au bord du tombeau je ne désirerais pas mourrir avec le regret de n’avoir pu éviter ŕ V. M. I. les soucis d’un cas imprévu. Je désirerais que le pardon et non la justice accompagne mes derniers pas et marque ma retraite du service et de la vie.
J’ai l’honneur d’ętre avec le plus profond respect
et une entičre soumission, Sire, de V. M. I.
Kieff, ce 19 Juin 1835»[17].
Письмо сие я беру с собой, и в случае если бы меня спросили, то фельдмаршал приказал все объяснить касательно поступков Левашова.
Сегодня я у него обедал. В ту самую минуту как он пожелал мне с рюмкой шампанского счастливого пути, вдруг полил проливной дождь из набежавшей тучи. Сие было замечено как благоприятный признак. Я также встал и в сопровождении всех присутствующих выпил за его здоровье, при общем крике «Ура!». После обеда он долго обнимал меня, прижимаясь, и пожелал счастья и скорого возвращения.
Итак, завтрашнего дня я расположен выехать отсюда в 8 часов утра.
26-го числа, в 7 часов вечера, я приехал сюда. В Царском Селе заехал я к Прасковье Николаевне Ахвердовой, которая сказала мне о носившихся слухах, что государь, по получению письма фельдмаршала, очень рассердился на Левашова и закричал: «Вон!»… и приказал его отставить от службы, с тем чтобы никуда более не определять, но что Чернышев просил его ослабить взыскание сие, удалить его только от должности, в том внимании, что как он Чернышев в дурных сношениях с фельдмаршалом, то все будут полагать, что он был причиной сего.
27-го числа я ездил являться и был у военного генерал-губернатора графа Эссена. После первых приветствий он тотчас обратился к расспросам о деле графа Левашова с фельдмаршалом, которое, по-видимому, здесь много наделало шуму. Видя в нем человека, как мне казалось, расположенного к фельдмаршалу, с коим он служил еще в сражении под Цюрихом, я ему рассказал в кратких словах происшествие с музыкой, о котором он знал, как равно и о несправедливом донесении графа Левашова, коего неуважительный поступок его крайне удивлял. Когда же он старался узнать о причинах неудовольствия между фельдмаршалом и Левашовым, я ему отвечал, что наперед сего Левашов относился нескромными речами на счет князя и распространял в обществе невыгодные на счет его слухи.
Я был в течение того утра три раза у дежурного генерала и столько же раз в Военном министерстве, дабы явиться; но в смутное летнее время в Санкт-Петербурге трудно кого-либо застать: ибо все должностные, пользуясь отсутствием государя из столицы, проводят большую часть времени на дачах и едва взглядывают изредка в дела, коими правят исключительно деятельнейшие из младших чиновников канцелярий. Так например, всем Военным министерством правит чиновник <…>, родом из евреев, имеющий свой участок в винном откупе по Санкт-Петербургу, но человек, одаренный большими способностями. Когда государь бывает в поездке, то хотя Адлерберг и заменяет временно при его величестве лицо военного министра, но <…> не менее того сопутствует государю и постоянно тоже имеет влияние на дела. Уверяют, что Адлерберг также участник в сем винном откупе, что, однако ж, несообразно с благородными правилами сего человека.
Граф Чернышев, по носящимся слухам, по-видимому, не тверд на своем месте и, будучи мало уверен в себе, как будто снискивает себе приверженцев. Дежурный генерал Клейнмихель, коего голова устроена лучше всех других, предоставил министру доклады государю и почести, принадлежащие его месту; но между тем постепенно прибирает более и более частей управления Военного министерства в свои руки, и влияние его в делах (коим он мало хвалится) уже такого рода, что военный министр ездит к нему для принятия доклада. По неудовольствиям, существующим между великим князем Михаилом Павловичем и графом Чернышевым и по всему вышеписанному, полагают, что его свергнут с занимаемого им места.
17
Государь! Удостоенный милостивым письмом В. И. В., я с весьма горестным чувством приступаю к изложению оскорблений, нанесенных мне графом Левашовым, которое я принужден ныне представить В. И. В.
В продолжение двух лет здесь носился слух, что присутствие мое на службе стесняет В. И. В. в преобразованиях, которые вы предполагали произвести в армии. Эти слухи, снова распущенные, дошли, наконец, до меня прошлой осенью по случаю подобных же предположений, высказанных графом Левашовым, по возвращении его из Петербурга, за столом в присутствии многих генералов.
Желая их проверить и установить их источник, я тотчас послал к нему генерала Карпова за разъяснениями. Граф Левашов сперва отказался от своих слов; но потом, когда ему назвали свидетелей, он сознался. Несколько дней спустя, он пришел ко мне объясниться и сообщил, что действительно слышал несколько раз, как В. И. В. говорили, что мое присутствие на службе вас стесняет, что вы желали бы видеть меня в отставке; но тем не менее В. И. В. не уполномочивали его передавать мне об этом.
Я отвечал тогда графу Левашову, что не предполагаю оставлять службы из-за такого рода общественных слухов и что останусь на своем месте до тех пор, пока В. И. В. угодно будет изъявить мне на то вашу волю.
Я думал, что если В. И. В. рассудили или не держать меня более, или упразднить штаб в армии, так как расход на него мог быть чувствителен для государства, то после стольких лет моей службы вы не можете сомневаться в том, насколько я всегда готов исполнить ваши желания. Я предполагал, что если В. И. В. действительно высказали по этому поводу некоторые свои мысли графу Левашову с приказанием ему сообщить мне о них, то отнюдь никогда не уполномочили бы вы его разглашать таким обидным для меня способом о секретных разговорах.
Итак, в этом поступке графа Левашова я увидел много нескромности, полнейшее отсутствие уважения к месту, мною занимаемому, и ненависть ко мне лично, так как присутствие мое ему кажется стеснительным. Слухи эти, распространяемые без разбору между моими подчиненными, были неприличны по отношению к почтению, которое следует оказывать старшим; они были еще более неприличны среди здешних жителей, очень склонных, по своим недоброжелательным отношениям, радоваться всякому недоразумению между властями и унижению достоинства сановников, назначенных волей В. И. В. Тогда я воздерживался излагать все это В. И. В. в надежде, что более скромное поведение графа Левашова положит конец этому разладу, имеющему всегда неприятные последствия.
Я изложил главные оскорбления, нанесенные мне гр. Левашовым. Я сознаю свою ошибку, что вовремя не предупредил В. И. В. Но да позволено мне будет умолять вас, государь, во внимание к моей семидесятилетней службе и моим сединам, не давать никакого хода этому жалкому делу и предать забвению вопль негодования, вырвавшийся у меня вследствие обстоятельств и поступков графа Левашова, действовавшего против меня в лице генерала Карпова. Распространяться перед В. И. В. о подробностях сих поступков я не считал себя более вправе. К концу моего поприща и на краю могилы, я не хотел бы умереть с чувством сожаления, что не мог избежать, чтобы не причинить В. И. В. заботы о таком непредвиденном случае. Хотелось бы мне, чтобы прощение, а не судебный процесс сопровождало мои последние шаги и отметило удаление мое со службы и из жизни.
Имею честь быть с глубочайшим почтением и полнейшей покорностью, государь, В. И. В.
Киев, 19 июня 1835. (