– Так я не понимаю сего объяснения, – сказал министр. – Вы подтверждаете справедливость отношения фельдмаршала?
– Подтверждаю, – отвечал я, – вполне. В отношении сем не помещено еще только то, что в то время, когда ко мне приезжал генерал Трузсон, граф Левашов ездил к фельдмаршалу с жалобой на Карпова, и когда я отпустил Трузсона с ответом и доложил фельдмаршалу (как видно из отношения), то фельдмаршал сказал мне о приезде к нему Левашова и о жалобе его на Карпова. Я спросил его сиятельство, в чем жалоба сия состояла, и получил в ответ, что он о музыке ничего не говорил, а жаловался, что будто Карпов приезжал шуметь к нему под окно, на что ему князь отвечал, что о сем скажет Карпову; при каковом случае я и объяснил фельдмаршалу встречу мою с Карповым после возвращения музыки в лагерь, что случилось против дома Левашова, когда его в оном не было, причем Карпов не произнес почти ни одного слова (как сие выше показано в сих Записках).
– Постойте, – сказал министр. – Вот он еще что пишет: что доказательство справедливости его жалобы на Карпова он свидетельствует тем, что фельдмаршал обещал ему лично строго взыскать с Карпова.
Я хотел объяснить министру, что если Левашов справедливо говорит, то казалось не было бы ему надобности более жаловаться по делу, уже конченному; но он, по привычке своей, не выслушав, прервал меня и, закрыв рапорт Левашова, сказал, что далее он объясняет, с какой особенной преданностью он в четырехлетнее пребывание свое в Киеве относился всегда к фельдмаршалу и старался ему угождать, показывая во всем душевное свое уважение. И не дав мне на сие отвечать, граф Чернышев продолжал:
– Теперь оставим это дело, а будем говорить о другом. Фельдмаршал в письме своем упоминает о каких-то важных оскорблениях, нанесенных ему графом Левашовым, – при этом граф Чернышев повторил наизусть выражения письма сего: – «J’ai longtems et soigneusement évité[20]» – и далее.