– В них ничего особенного нет, – отвечал я, – берет же он с собой Свенске, человека ему близкого по родству и душевно преданного, а другого Лопухина.
– Какой это Лопухин?
– Это из тех Лопухиных, которые вели процесс со своей матерью и коих два брата женаты на двух родных сестрах[21]. Ваше величество по сему, может, припомните их.
– Два брата на двух родных сестрах? Нет, не помню. У него еще есть адъютант Любомирский, этого я помню.
– Добрый малый, – отвечал я.
Тогда я подал государю два письма фельдмаршала; при них представлялись бриллиантовая шпага и оружие, поднесенные городом Парижем. Письмо сие было следующего содержания и все писано рукой фельдмаршала:
«Всеподданнейше подношу к стопам вашего величества шпагу, алмазами украшенную, карабин и пистолеты, и грамоту города Парижа в подлиннике. Всенижайше прошу, всемилостивейший государь, приказать сохранить сей дар в московском Арсенале, в память поведения наших войск во французской столице и признательности к ним ее жителей».
– Ах, старик! – сказал государь. – Зачем же он это прислал до своей смерти?
– Он располагал сие сделать еще из Могилева в 1824 году, и ныне, отыскивая духовную свою, он нашел нечаянно черновое письмо, своей рукой писанное, а потому, переписав его, отправил ныне вещи сии к вашему величеству.
– Я черновое письмо сие сохраняю у себя. Это очень лестный памятник, – сказал государь, – и поручение фельдмаршала будет в точности исполнено; но зачем он хочет вещи сии отдать в Арсенал? Им бы следовало быть в Грановитой палате.
– Фельдмаршал верно описался; но это будет настоящее его желание.
– Я туда их и отправлю, – сказал государь.
За сим я подал государю две докладные записки фельдмаршала о назначении Карпова дивизионным начальником, а Лашкарева сенатором, с производством в тайные советники, объяснив, почему военный министр их не принял.
– Это у нас так водится, – сказал государь, – что без номера бумагу на мое имя он не распечатывает, – и, прочитав их, сказал, что Карпову дается дивизия, когда откроется вакансия и старшинство его дозволит сие.
Взявши список генеральский, государь отыскал Карпова и заметил, что он еще не из старших генерал-майоров на сей линии. Касательно же Лашкарева государь отозвался, что он молод еще в чине, расспросил о службе его и сказал, что его надобно назначить губернатором, потому что в сих званиях нужны хорошие люди.
После сего я внес в палатку государя ящик с оружием.
– Я его два раза видел, – сказал государь. – Фельдмаршал сам показывал мне его в Полтаве, но я еще посмотрю его. – Он открыл ящик, осмотрел вещи и прочитал грамоту города Парижа, которой он прежде не видел. – Желание фельдмаршала будет исполнено, – повторил он, – оставь этот ящик у меня. Прощай, любезный Муравьев! Я очень рад, что опять видел тебя здесь.
Вышедши из палатки государя, я пошел к военному министру, коего вслед за сим государь к себе позвал. Он пробыл там около часу и, возвратившись, приглашал меня ужинать и стал расспрашивать меня.
– Государь, – сказал он, – с некоторого времени заметил, что граф Левашов представления свои делает в пользу поляков, и желал бы знать, что сему служит поводом?
– Я обязан объяснить вашему сиятельству, – сказал я, – то, что мне фельдмаршал поручил сказать, не называя, кому. У меня уже были лошади заложены, когда фельдмаршал прислал за мной и сказал, что однажды, разговаривая с Левашовым о ссоре, случившейся между русскими и поляками, к прекращению коей он находил нужным принять некоторые меры, он получил в ответ от графа Левашова, что какие бы меры ни предприняли, спокойствие никогда не возвратится, пока не восстановят Польши, и что это его крайне удивило. Я не говорил сего государю, как о предмете, в коем не полагал особенной важности и вам ныне передаю собственные слова фельдмаршала. Не знаю, какая это была ссора, и не относилось ли сие к происшествиям, случившимся с Карповым и Глинкой в собрании.
– А какие это происшествия? – спросил министр.
– Я подробно не знаю о них, – отвечал я, – ибо случились не в моем присутствии. Говорили, что граф Левашов принял какое-то участие в сем деле; но не знаю, справедливо ли сие. Мое же участие состояло в том, что я их старался примирить. Дело шло довольно успешно, и оно прекратилось уничтожением собрания в одну из моих поездок; в другое же я не мешался.
– Правда ли, – спросил министр, – что Глинка строптивого нрава? Впрочем, это сказал Левашов, – продолжал он с улыбкой.
– Я не заметил, ваше сиятельство; он таким не слывет; его знают за человека дельного и основательного, по службе он всегда был исправен.
21
Имеются в виду гвардии штабс-капитан Петр (ум. 1869) и майор (1846) Адриан (1805–1872) Федоровичи Лопухины, женатые на родных сестрах (соответственно): Марии и Юлии Евстафьевнах фон Удом, дочерях генерала Е. Е. Удома. Поскольку подобные браки не разрешались церковными правилами, Удом, перед браком Юлии заявил, что она не является его родной дочерью: якобы, настоящая его дочь умерла сразу после рождения, а он, чтобы не огорчать жену, заменил умершую другой девочкой. –