Да что ты его все Леней… Кто это — вундеркинд? Вот Вишневский меня тоже ус-по-каивал. Я хорошо его осадил. Теперь уж на казенную помощь надеяться не приходится, — обиделась жаба. Я не трус, я боюсь не за себя, но я вовсе не хочу, чтобы первый попавшийся мерзавец всадил в меня пулю.
Я не понимаю, Алеша, одной маленькой вещи. Ведь я отлично помню, не так давно мы как-то все вместе обсуждали вопрос: что будет, когда Барбашин вернется.
Любовь вышла.
Предположим…
И вот тогда ты совершенно спокойно… Нет, ты не стой ко мне спиной.
Если я смотрю в окно, то недаром.
Боишься, что он подкарауливает?
Э, не сомневаюсь, что он где-то поблизости и ждет момента…
Ты тогда спокойно все предвидел и уверял, что у тебя нет злобы, что будешь когда-нибудь пить с ним брудершафт. Одним словом, кротость и благородство.
Не помню. Напротив: не было дня, чтобы я не мучился его возвращением. Что ты полагаешь, я не подготовлял отъезда? Но как я мог предвидеть, что его вдруг простят? Как, скажи? Через месяца два была бы моя выставка… Кроме того, я жду писем… Через год уехали бы… И уже навеки, конечно!
Любовь возвращается.
Ну вот. Мы сейчас завтракаем. Верочка, ты остаешься у нас, правда?
Нет, миленькая, я пойду. К маме еще раз загляну и уж пойду к себе. Знаешь, Вашечка из больницы приходит, надо его накормить. Я приду днем.
Ну, как хочешь.
Между прочим, эта его ссора с мамой меня начинает раздражать. Обидеться на старую женщину оттого, что она посмела сболтнуть, что он кому-то неправильно диагноз поставил. Ужасно глупо.
Только приходи сразу после завтрака.
Господа, это чистейшее безумие! Я тебе повторяю в последний раз, Люба: нужно отменить сегодняшний фестиваль. К черту!
(Вере.) Какой он странный, правда? Вот, он будет так зудить еще час и нисколько не устанет.
Превосходно. Только я присутствовать не буду.
Знаешь Верочка, я, пожалуй, выйду с тобой до угла: солнышко появилось.
Ты выйдешь на улицу? Ты…
Пожалей мужа, Любинька. Успеешь погулять.
Нет, милая моя… если ты… если ты это сделаешь…
Хорошо, хорошо. Только не ори.
Ну вот, я пошла. Тебе, значит, нравятся мои перчатки? Симпатичные, правда? А ты, Алеша, успокойся… Возьми себя в руки… Никто твоей крови не жаждет…
Завидую, голубушка, твоему спокойствию! А вот когда твою сестру ухлопают наповал, тогда вот ты вспомнишь — и попрыгаешь. Я, во всяком случае, завтра уезжаю. А если денег не достану, то буду знать, что хотят моей гибели. О, если я был бы ростовщик, бакалейщик, как бы меня берегли! Ничего, ничего! Когда-нибудь мои картины заставят людей почесать затылки, только я этого не увижу. Какая подлость! Убийца по ночам бродит под окнами, а жирный адвокат советует дать утрястись. Кто это будет утряхиваться, собственно говоря? Это мне-то в гробу трястись по булыжникам? Нет-с, извините! Я еще постою за себя!
До свиданья, Любинька. Значит, я скоро приду. Я уверена, что все будет хорошо, правда? Но, пожалуй, все-таки лучше сиди дома сегодня.
(У окна.) Люба! Скорей сюда — он.
Ах, я тоже хочу посмотреть.
Там!
Где? Я ничего не вижу.
Там! У киоска. Там, там, там. Стоит. Ну, видишь?
Какой? У края панели? С газетой?
Да, да, да!
Входит Антонина Павловна.
Дети мои, Марфа уже подает.
Теперь видишь? Что, кто был прав? Не высовывайся! С ума сошла!..
Занавес
Действие второе
Гостиная, она же столовая. Любовь, Антонина Павловна. Стол, буфет. Марфа убирает со стола остатки завтрака и скатерть.
А в котором часу он придет-то, Любовь Ивановна?
Вовсе не придет. Можете отложить попечение.