Давайте скорей, некогда гадать.
А все-таки.
Давайте, вам говорят.
Вы бы, впрочем, все равно не угадали. Нате.
Не понимаю… Тут ничего не написано… Пустая бумажка.
Вот это-то и жутко. Такая белизна страшнее всяких угроз. Меня прямо ослепило.
А он талантлив, этот гнус. Во всяком случае, нужно сохранить. Может пригодиться как вещественное доказательство. Нет, я больше не могу жить… Который час?
Двадцать пять минут четвертого.
Через полчаса придет мерзейшая Вагабундова: представляете себе, как мне весело сегодня писать портреты? И это ожидание… Вечером мне должны позвонить… Если денег не будет, то придется вас послать за горячечной рубашкой для меня. Каково положение! Я кругом в авансе, а в доме шиш. Неужели вы ничего не можете придумать?
Да что ж, пожалуй… Видите ли, у меня лично свободных денег сейчас нет, но в крайнем случае я достану вам на билет, — недалеко, конечно, — и, скажем, на две недели жизни там, с условием, однако, что Любовь Ивановну вы отпустите к моей сестре в деревню. А дальше будет видно.
Ну, извините: я без нее не могу. Вы это отлично знаете. Я ведь как малый ребенок. Ничего не умею, все путаю.
Что ж, придется вам все путать. Ей будет там отлично, сестра у меня первый сорт, я сам буду наезжать. Имейте в виду, Алексей Максимович, что когда мишень разделена на две части и эти части в разных местах, то стрелять не во что.
Да я ничего не говорю… Это вообще разумно… Но ведь Люба заартачится.
Как-нибудь можно уговорить. Вы только подайте так, что, дескать, это ваша мысль, а не моя. Так будет приличней. Мы с вами сейчас говорим как джентльмен с джентльменом, и, смею думать, вы отлично понимаете положение.
Ну, посмотрим. А как вы считаете, сэр, — если действительно я завтра отправлюсь, может быть, мне загримироваться? У меня как раз остались от нашего театра борода и парик. А?
Почему же? Можно. Только смотрите, не испугайте пассажиров{13}.
Да, это все как будто… Но, с другой стороны, я думаю, что если он обещал, то он мне достанет. Что?
Алексей Максимович, я не в курсе ваших кредитных возможностей.
Входят Любовь и Вера.
(Ревшину.) Здравствуйте, конфидант.
Вот, послушай, Люба, что он рассказывает. (Лезет в карман за запиской.)
Дорогой мой, вы согласились этого рискованного анекдота дамам не сообщать.
Нет, сообщите немедленно.
Ах, отстаньте вы все от меня! (Уходит.)
(Ревшину.) Хороши!
Клянусь, Любовь Ивановна…
Вот о чем я вас попрошу. Там, в передней, бог знает какой разгром. Я, например, палец порезала. Пойдите-ка — нужно перенести из спальни другое зеркало. Марфа не может.
С удовольствием.
И вообще вы будете следить, чтоб она не шуганула какого-нибудь невинного гостя, приняв его за вашего сегодняшнего собеседника.
Любовь Ивановна, я с ним не беседовал — вот вам крест.
И заодно скажите ей, чтоб она пришла мне помочь накрыть к чаю. Сейчас начнут собираться.
Любочка, позволь мне накрыть, я это обожаю.
Увидите, буду как цербер. (Уходит.)
Всякий раз, когда ожидаю гостей, я почему-то думаю о том, что жизнь свою я профукала. Нет, лучше маленькие… Так что ж ты говоришь? Значит, у него все та же экономка?
Да, все та же. Эти?
Хотя бы. А откуда Лиза ее знает?
Она как-то рекомендовала Лизу Станиславским{14}, а я ее от них получила. Я как сегодня пришла от тебя, застала ее за оживленной беседой с дворником. Барбашин да Барбашин — сплошное бормотание. Словом, оказывается, что он приехал без предупреждения, вчера около семи вечера, но все было в полном порядке, так как экономка там все время жила.