Что это такое? Этого я еще не слыхал.
Вот услышишь. Ты ничто, ты волчок, ты пустоцвет, ты пустой орех, слегка позолоченный, и ты никогда ничего не создашь, а всегда останешься тем, что ты есть, провинциальным портретистом с мечтой о какой-то лазурной пещере{32}.
Люба! Люба! Вот это… по-твоему, плохо? Посмотри. Это — плохо?
Не я так сужу, а все люди так о тебе судят. И они правы, потому что надо писать картины для людей, а не для услаждения какого-то чудовища, которое сидит в тебе и сосет.
Люба, не может быть, чтобы ты говорила серьезно. Как же иначе, конечно, нужно писать для моего чудовища, для моего солитера, только для него.
Ради бога, не начинай рассуждать. Я устала и сама не знаю, что говорю, а ты придираешься к словам.
Твоя критика моего искусства, то есть самого моего главного и неприкосновенного, так глупа и несправедлива, что все прочие твои обвинения теряют смысл. Мою жизнь, мой характер можешь поносить сколько хочешь, заранее со всем соглашаюсь, но вот это находится вне твоей компетенции. Так что лучше брось.
Да, говорить мне с тобой не стоит.
Совершенно не стоит. Да сейчас и не до этого. Нынешняя ночь меня куда больше тревожит, чем вся наша вчерашняя жизнь. Если ты устала и у тебя заходит ум за разум, то молчи, а не… Люба, Люба, не мучь меня больше, чем я сам мучусь.
О чем тебе мучиться? Ах, как тебе не совестно. Если даже представить себе маловероятное — что Леонид Барбашин сейчас проломит дверь, или влезет в это окно, или выйдет, как тень, из-за той ширмы, — если бы даже это случилось, то поверь, у меня есть простейший способ сразу все повернуть в другую сторону.
В самом деле?
О, да!
А именно?
Хочешь знать?
Скажи, скажи.
Так вот что я сделаю: я крикну ему, что я его люблю, что все было ошибкой, что я готова с ним бежать на край света…
Да… немного того… мелодрама? Не знаю… А вдруг он не поверит, поймет, что хитрость? Нет, Люба, как-то не выходит. Звучит как будто логично, но… Нет, он обидится и тут же убьет.
Вот все, что ты можешь мне сказать по этому поводу?
Нет-нет, это все не то. Нет, Люба, — как-то не художественно, плоско… Не знаю. Тебе не кажется, что там кто-то стоит, на той стороне? Там, дальше. Или это только тень листвы под фонарем?
Это все, Алеша?
Да, только тень.
Ну, ты совсем как младенец из "Лесного царя". И главное — это все было уже раз, все-все так было, ты сказал «тень», я сказала «младенец», и на этом вошла мама.
Я пришла с вами попрощаться. Хочу раньше лечь сегодня.
Да, я тоже устала.
Какая ночь… Ветер как шумит…
Ну, это по меньшей мере странно: на улице, можно сказать, лист не шелохнется{33}.
Значит, это у меня в ушах.
Или шепот музы.
Алеша, сократись.
Как хорошо и приятно, Антонина Павловна, правда? По городу — может быть, в двух шагах от нас — гуляет на воле негодяй, который поклялся убить вашу дочь, а у нас семейный уют, у нас лебеди делают батманы{34}, у нас машиночка пишущая постукивает…
Алеша, перестань моментально!
Милый Алеша, ты меня оскорбить не можешь, а что до опасности — все в божьих руках.
Не очень этим рукам доверяю.
Потому-то, голубчик, ты такой жалкий и злой.
Господа, бросьте ссориться.
Ну что ж, Антонина Павловна, не всем дана буддийская мудрость.