Солдаты расселись внизу на ступеньках лестницы, положив, как какое-то обычное орудие труда, свое грозное боевое оружие себе на колени. Сначала молчали, затем стали разговаривать. Некоторые начаали кататься на лифте. Каждый раз, когда кабина лифта поднималась мимо Василия, он почему-то не исключал возможности быть замеченным из проплывавшей вверх кабины.
В его карманах оставались некоторые листовки из прессы Белого дома. В данный момент это предмет большого внимания со стороны ОМОНа, и он начал методично рвать их на мелкие кусочки.
Но и кусочки некуда было спрятать: и всякий раз, когда крыша кабины лифта приближалась к нему, понемногу бросал обрывки через сетку лифта на нее, опасаясь в то же время, что обрывки полетят вниз и их там заметят. Но все обошлось. Из всех листовок он оставил только маленький обрывок с телефоном, что дала “корреспондентка”.
Время от времени внизу хлопали двери, и подъезд пополнялся еще двумя-тремя солдатами. Первый пролет лестницы был заполнен, и двое уже уселись на втором в каких-то 3-4 метрах ниже от него, за кабиной лифта. Неприятное ощущение не покидало Василия, хотя и было ясно, что лампочка внизу только усиливала сумрак его укрытия, и его не было видно.
Из разговора солдат понял, что до “съема” им еще больше часа. Значит, сведения о смене основных постов на рассвете подтверждались полностью, нужно только выждать, когда они уйдут и, воспользоваться моментом. Мысли его опять вернулись к прошлому ночному видению. Он думал только о том, что обязан прорваться, и прорвётся обязательно.
Вспоминая свои ночные злоключения, он радовался, что не простудился и не заболел. Но видимо, экстремальные условия вызывают в организме человека какие-то защитные свойства, заложенные ему еще с древних времен дикого образа жизни человечества.
И хотя из-за промокшей обуви весь он тогда промерз насквозь, у него совсем не было насморка; его настоящее положение, исключающее всякое чиханье и кашель как смертельно опасное явление, по-видимому, работало на полное подавление организмом этих признаков болезни.
Правда, или все это сопровождалось бурной внутренней реакцией организма, или он просто что-то простудил из своих внутренних органов, но сам ощущал, что у него изо рта прет перегаром еще хуже, чем после великого похмелья. И в это время он, как никогда, мечтал о зубной пасте “Поморин”.
Как Василий понял, Солдаты не задумывались над ситуацией политического момента истории нашего многострадального государства и тянули свой срок обыденной солдатской жизни.
Как бы в подтверждение его наблюдений, здоровый боец, очевидно, “дед” с правами командира, по-своему стал подвергать наказанию провинившегося “салагу”: молодой боец снимал и надевал каску, стоявший рядом “дед” методично отсчитывал количество этого “тренажа”.
Василия почему-то вдруг удивило не обращение с молодым (это было в войсках всегда), но сам вид наказания. У них, в карантине, помнится, когда дембеля “зверствовали”, приходилось всем взводом, в качестве вечернего моциона, принимать многократный сон-тренаж. Что касается упражнений с касками, то, видимо, это монополия определенного рода войск: у них в авиации, собственно, и касок-то не было.
Затем, “дед” оставил солдата и начал кататься в лифте. Из наблюдений Василий понял, что здесь, кроме обученных старослужащих, есть большая часть “желторотых”, и, будь с ним те парни, которые остались в “Доме”, - человека три с их десантными “игрушками”, они легко бы разоружили всех.
Но обстоятельства были прямо противоположные, и он с тревогой наблюдал, как тот же дембель, накатавшись, поднимался к нему на площадку. Василий присел в углу, тот прошел в метре от него к окну. Долго всматривался на улицу, затем повернулся, его взгляд пробежал по площадке, включая угол с Василием.
Но его долгий просмотр на улицу с ночными фонарями, а потом беглый взгляд в темный угол, пусть и рядом, не дал возможности рассмотреть в темном комочке сидящего человека. Он прошел сначала вверх по лестнице, затем пошел назад вниз.
Василий с облегчением вздохнул. Сам факт, что его не заметили, опять напомнил ему ночное видение, и он с радостью слушал, как солдаты докладывали по рации о готовности к “снятию”.
В окна пробивался рассвет. Солдаты суетились внизу, сознавая, что очередной наряд позади. Василий также радовался вместе с ними, что все так хорошо получилось, поглядывая на них сверху вниз.
Но тот солдат, наверно, от безделья, а может, общество молодых его не удовлетворяло, начал медленно подниматься снова вверх. Василий присел опять в углу, но сейчас уже было намного светлее, и по мере того, как шаги его приближались, Васины мысли становились все мрачнее.
Зайдя за угол шахты лифта, он сразу уперся взглядом в него, от удивления взмахнул руками и как-то икнул, видимо, желая что-то сказать, но не подобрал слов и продолжал таращить глаза, ничего не понимая.
Василий медленно поднимался. Хотя его внутреннее состояние было, по правде говоря, далеко не лучшим, чем у этого солдата, но его вид не мог не вызвать улыбку на Васином лице. И он довольно дружелюбно промолвил:
- С добрым утром! Солдат опять взмахнул руками, одновременно икнув в ответ, и стал спускаться по ступенькам.
- Там шпион! - объявил он, спускаясь. Солдаты приняли это за розыгрыш и начали в ответ отшучиваться. Каково же было их удивление, когда он “нарисовался” собственной персоной, заранее предупреждая всех:
- “Я не вор, я не шпион”... Но солдаты ответили, что им “чисто до лампочки”, шпион он или нет. А на Васино предложение, в подтверждение этих слов, обыскать его, сказали, что у них автоматы и он для них опасности не представляет.
Тот солдат удивлённо спрашивал:
- Откуда ты взялся? Я десять минут назад проверял - никого не было.
Это обстоятельство очень увеличивало Васины шансы:
- Вон из той квартиры, от подруги вышел. Вижу, вы тут сидите, думаю, дай лучше пережду, когда уйдете: так будет лучше для всех.
Его объяснение развеселило и расположило солдат к нему. Эта одиссея к подруге, как он понял, их интересовала больше чем история всех сорока лет его жизни вместе взятых.
Они, дружелюбно улыбаясь, начали расспрашивать:
- Ну, как подруга?
Василий понял настроение солдат и не скупился в красноречии, рассказывая о визите к гостеприимной москвичке. Один солдат поднялся к нему близко и объявил всем, что от него несет, как из пивной бочки. Потом спросил, много ли тот выпил. Это обстоятельство удваивало его алиби. Он сразу вошел в роль, сделав на лице улыбку, как у того вчерашнего артиста-Миронова, при этом, здорово покачиваясь, “начал оправдываться”, что выпил совсем “мало-мало”... Солдаты вообще были все в восторге!
Василь, глядя на них, развеселился ещё больше чем они. Но при вопросе, куда он сейчас пойдёт, он, учитывая, что не москвич, назвал вокзал, потом ещё больше запутался в своих объяснениях. Солдаты поняли, что он что-то “заливает”, и совсем разочаровались в нем.
Обыскали. Спросили, за кого тот:
- за Ельцина или за Хасбулатова. Он ответил, что против обоих. Потом они сообщили кому-то про него по рации и стали ждать. Василию другого тоже ничего не оставалось. Ожидая, он стал спрашивать у солдат:
- Мужики, неужели будете штурмовать Белый дом, и стрелять в людей? - А куда же мы денемся? Ведь мы солдаты, нам все равно, прикажут - и будем, - отвечали вразнобой они.
- К сожалению, это так, - уныло думал он.
Вскоре появился тот, кого они вызывали, видимо, их командир. Он повернулся к Васе спиной, натянул на лицо темную маску, затем подошел к нему, обыскал и начал задавать вопросы, внимательно рассматривая его документы. Даже через прорез черной маски по глазам было видно, что это тоже молодой человек, лет двадцати пяти.
Он отдал Василию документы и все вместе вышли на улицу, где подошли к посту милиции. Милиция, видимо, тоже заканчивала свой наряд. Старший поста указал солдатам на их транспорт. Один из солдат спросил у него: