всех судить нас за то, что молчим!»
А. Новиков.
Глава I
Самое плохое, что Михаил мог предвидеть в тревожном ожидании сообщений из Останкино, случилось.
Та страшная весть ещё до того, как обрести реальность, витала во всей атмосфере томительного ожидания всех и каждого из этих смелых, видавших виды людей из личной охраны министра обороны Владислава Алексеевича Ачалова, назначенного на этот пост накануне внеочередным съездом народных депутатов.
И, хотя, в общем, все подбадривали друг друга надеждами на мирный исход этого стихийного движения людских колонн на Останкино, в то же время хорошо понимали, какое значение в любом государстве имеет “четвёртая власть”, как и то, что ещё ни один преступный режим не уступил её добровольно.
Какими бы демократическими лозунгами о свободе слова он ни прикрывался, в такой переломный исторический период к эфирному микрофону своих оппонентов он не допустит.
Поэтому они вместе с Ачаловым так отчаянно пытались остановить возбуждённую массу народа.
И порадовались, когда часть митингующих послушалась их, и были в отчаянии, когда другой, всеми уважаемый, генерал-полковник послал их куда подальше.
Все дальнейшие их усилия остановить поход на Останкино оказались тщетны.
Ещё не услышав первой вразумительной информации, все поняли о случившемся по дикой ругани, которая доносилась из кабинета министра обороны.
Владислав Алексеевич, всегда корректный, спокойный в любой и, особенно, боевой обстановке генерал, в этот момент не мог сдержать эмоций.
Михаил включил портативную радиостанцию, и все молча начали слушать донесения из Останкино, походившие больше на фронтовые сводки.
“Первый выстрел с крыши телецентра и первая кровь...”.
Через две минуты после этого: “…залп из подствольных гранатомётов по скоплению людей у одного из зданий телецентра и одновременно пулемётный и автоматный огонь на поражение по демонстрантам из другого здания”.
Ачалов выбежал из кабинета в коридор, на лестничную площадку и устремился по ступенькам наверх. Михаил “рванул” за ним...
Кабинет Руцкого в то время находился на одиннадцатом этаже.
Когда Владислав Алексеевич вбежал туда, Михаил, став у дверей в приёмную и немного отдышавшись, опять включил рацию.
Через некоторое время сообщили, что в Останкино опять ведется стрельба, в том числе по раненым и санитарам.
Сколько времени его шеф пробыл у Руцкого и о чём они говорили, Михаил не знал, но уже стемнело окончательно, и охрана Председателя Верховного Совета по углам приёмного коридора на полу поставила зажжённые свечи.
Вместе с прибывшими за ним остальными ребятами он продолжал слушать по рации донесения о том, что к Останкино подошёл второй, двухтысячный вал демонстрантов, которых также встретили огнём в упор из пулемётов и автоматов...
Дверь кабинета резко открылась. Появившийся Ачалов, обращаясь на ходу к Михаилу, сообщил, что Руцкому только что поступили оперативные данные о проникновении на нижние этажи Белого дома спецназа.
“Все за мной!” - скомандовал генерал и исчез в темноте коридора.
Михаил поспешил за ним. Придерживая одной рукой автомат, другой, скользя по перилам и перескакивая ступеньки, он успевал только считать площадки этажей.
Уже чётко слышались шаги бежавшего вниз генерала, когда вдруг там, в темноте, послышался грохот падающего по ступенькам тела и стон...
Владислава Алексеевича подняли, и когда осветили зажигалками его моментально вспухшую ногу, кто-то сказал: “Закрытый перелом...”
Михаил взвалил генерала на плечи и понёс в штаб.
В кабинете его уложили на диван. Осмотревший ногу врач сказал, что кость не сломана, но сильно порваны связки, а это не на много лучше: необходим постельный режим не менее двух недель...
Прибывшие снизу ребята доложили, что они осмотрели нижний этаж, но спецназ не обнаружили. Сказали также, что поступила информация из Останкино: делегаты от демонстрантов ведут переговоры с командованием спецназа “Витязь “.
Ногу Владислава Алексеевича перетянули жгутами, и, лёжа на диване, ему удалось связаться по рации с кем-то в Останкино.
Оттуда сообщили, что “Витязь” главным условием переговоров выдвинул требование, чтобы все демонстранты вышли за ограду здания телецентра...
Ачалов настаивает на том, чтобы вести переговоры о любых условиях лишь бы избежать дальнейшего кровопролития.
Из следующей радиоинформации становится ясно: демонстранты выходят за ограду телецентра
Михаил вышел в коридор, расставил своих ребят по постам, дал задание зажечь по коридору свечи, после чего уселся на стул у дверей кабинета министра обороны и включил на приём радиостанцию.
Первая сводка из Останкино шокировала: вышедших за ограду людей расстреливают автоматчики “Витязя” и БТРы.
Потом сообщили, что казаки стали сливать с машин бензин в бутылки и выступили с ними на автоматчиков.
Этими смелыми действиями им удалось одними лишь бутылками с горящим бензином загнать автоматчиков, стрелявших в людей, вглубь здания.
Среди Мишиных ребят, слышавших всё это, прошёл оживлённый говор, но вскоре новое сообщение: казаки убиты перекрёстным огнём из БТРов и здания.
Глава II
Сообщения по радиостанции прекратились, наступило гнетущее затишье... На столах и на полу по углам коридора-приёмной только слегка потрескивали свечи.
Михаил всем “нутром” предчувствовал что-то недоброе, надвигающееся с улицы. Нет, он совсем не испытывал страха. Даже наоборот, был в каком-то возбуждённом душевном состоянии. Так с ним было всегда в ожидании схватки с противником, а точнее - с тем злом, которое этот противник олицетворял. По натуре был воином, и в каждой экстремальной ситуации, связанной с опасностью для жизни, был на высоте чувства, ощущал в себе прилив духовной и физической энергии.
Может, поэтому и связал свою судьбу с борьбой против преступности и бандитизма, работая в бывшем Союзе “эстонским Шараповым”. До конца продолжал бороться и в то мутное перестроечное время, возглавив забастовочный комитет Эстонии, за что был, судим уже сам, как преступник, новыми “демократическими” властями.
Да, именно его, отдавшего лучшие годы на борьбу с преступностью, стали считать преступником. А другим он и не мог быть для тех, кому “свежий ветер перемен” так неожиданно принёс счастливый случай безграничной власти удельных князей в новоиспечённых государственных образованиях.
Михаил был опасен для них, прежде всего тем, что не хотел быть “сырым материалом”, из которого путём направленной пропаганды средств массовой информации можно было бы лепить “застройщиков демократической” перестройки.
Потенциал его интеллекта составляли знания, полученные путём кропотливого штудирования множества книг, созданных трудами великих историков и философов с мировыми именами.
И, как любой эрудированный человек, он хорошо знал, что Германия стала Германией только после того, как мужи сорока девяти отдельных княжеств в интересах своих народов, преодолевая суверенные амбиции, лишились собственной безграничной княжеской власти.Такое единение было историческим шагом вперёд в формировании цивилизованного государства, хотя язык жителей северной Германии отличается от южной намного больше, чем украинская и белорусская речи от русской.
А то, что действия, которые нарушили суверенитет и территориальную целостность нашей общей Родины, игнорируя при этом итоги Женевской конференции о нерушимости границ стран послевоенной Европы, были шагом назад, отбросившим народы нашего Отечества в прошлые века, для него не вызывало сомнений.