Я бы искренно сожалел, если бы третий том повредил памяти великого канцлера, так как Бисмарк одна из героических фигур, которые нужны немецкому народу для его возрождения.
Моя благодарность и мое преклонение перед великим канцлером не могут быть поколеблены ни третьим томом его воспоминаний, ни чем бы то ни было иным.
В первой половине 80-х годов я, по предложению князя Бисмарка, был командирован в Министерство иностранных дел, которым руководил тогда граф Герберт Бисмарк. Когда я явился к князю, он дал мне краткие характеристики главных лиц в министерстве. Когда при этом он назвал г-на фон Гольштейна, который тогда был одним из виднейших сотрудников князя, для меня как бы прозвучало в словах князя предостережение против этого человека.
Я получил отдельный кабинет, причем мне были предоставлены для изучения все материалы о подготовке, возникновении и заключении союза с Австрией (Андраши). Я много бывал в доме князя и у графа Герберта. После того как я несколько освоился в бисмарковском кругу, при мне стали более открыто говорить о г-не фон Гольштейне. О нем передавали, что он очень боязлив, хороший работник, безмерно тщеславен, чудак, который нигде не показывается и совершенно не вращается в обществе, недоверчивый, полный причуд, притом злопамятный, словом, опасен. Князь называл его «человеком с глазами гиены» и говорил, что мне следовало бы держаться вдали от него. Очевидно, уже тогда у Бисмарка назревало то резко критическое отношение к Гольштейну, какое князь позднее проявлял по отношению к своему прежнему сотруднику.
Граф Герберт, грубость которого по отношению к подчиненным бросалась мне в глаза, сурово подтягивал чиновников в Министерстве иностранных дел. Когда граф звал их или отпускал, они так мчались, что, как тогда говорили в шутку, «полы сюртука развевались у них перпендикулярно телу».
Внешняя политика направлялась и диктовалась исключительно князем по соглашению с графом Гербертом, который передавал дальше приказания канцлера и переделывал их в инструкции.
Таким образом, Министерство иностранных дел являлось как бы только личным бюро великого канцлера, где работали по его указке.
Здесь не вырабатывались и не формировались выдающиеся люди с самостоятельными идеями.
Не то было в Генеральном штабе под руководством Мольтке. Здесь на основе испытанных принципов при соблюдении старых традиций и одновременном использовании всего опыта нового времени молодое поколение заботливо воспитывалось и приучалось к самостоятельному мышлению и к самостоятельной деятельности. Министерство иностранных дел, напротив, представляло собой лишь исполнительный орган одной воли, и сотрудники его, не ориентировавшиеся во всех обстоятельствах порученных им для разработки вопросов, не могли проявлять никакой инициативы. Князь расположился, как огромная гранитная глыба на лугу: если ее убрать, то под ней в основном найдешь гадов и засохшие корни.
Я снискал к себе доверие князя Бисмарка, который о многом со мной беседовал. Когда, например, князь вступил на путь первых колониальных приобретений (Малый и Большой Попо, Того и т. д.), я, по его просьбе, ориентировал его по поводу того настроения, которое тогда царило в обществе и во флоте, и обрисовал то воодушевление, с каким немецкий народ приветствовал новый путь. По поводу моей информации князь заметил, что дело не заслуживает такого внимания. Позже я часто говорил с ним о колониальном вопросе и всегда встречал его желание использовать колонии скорее как объект торговли или обмена, чем извлечь из них выгоду для отечества или использовать для доставки сырья.
Я обращал внимание князя на то, что купец и капиталист начали энергично развивать колонии и соответственно с этим, как я знал из ганзейских кругов, рассчитывали на защиту флота. Поэтому, говорил я, надо позаботиться о своевременном сооружении флота, чтобы немецкие ценности не остались беззащитными за границей. Князь уже развернул германский флаг на чужбине; за этим флагом стоит народ, но за ним должен стоять и флот. Князь, однако, оставался глух к моим словам и употреблял свое любимое изречение: «Если бы англичане высадились у нас, я бы велел их арестовать»; колонии должны быть защищены собственными силами. Князь совершенно не принимал во внимание, что уже одно предположение о возможности англичан беспрепятственно высадиться в Германии (Гельголанд принадлежал Англии) совершенно невыносимо для Германии, и мы, чтобы исключить на будущее время возможность высадки, нуждались в достаточно сильном флоте и в Гельголанде.