Не было и правительственной награды, и этому удивились, как мне показалось, все гости на юбилейном вечере. В чем дело? Это мне стало ясно, когда уже дома прочитал изложение прекрасной беседы Андрея Ивановича и Лидией Сычевой, опубликованной в журнале «Российская Федерация сегодня». Этот номер журнала раздавали всем желающим прямо на вечере. Но не беседа с Андреем Ивановичем прояснила мне все, а сам журнал и статьи, опубликованные в нем. Из этих статей я понял, что это журнал оппозиционного направления, не одобряющий экономическую и социальную политику нашего правительства. Именно такой же позиции придерживается и сам Андрей Иванович. «Ларчик просто открывался»: вот почему все центральные СМИ, в том числе правительственные, ни словом не обмолвились о юбилее Андрея Ивановича. О какой еще награде могла идти речь?
Я познакомился с Андреем Ивановичем довольно давно, на семейном новогоднем вечере то ли 1960-го, то ли 1961-го года в доме его друзей, Олега (его одноклассника) и Ларисы Богданкевич. Был на этом вечере еще один их одноклассник — Леонард Леонидович Каппулер, тоже врач, но проктолог. Все были с женами, и все были молодыми, полными надежд и амбиций. Но Андрей Иванович отличался от нас более яркой харизмой. Уже тогда чувствовалось, что как врача его ждет блестящее будущее. Все были кандидатами наук, но уже через пять лет стали докторами. Хочу обратить внимание, что, хотя в СССР имело место неравноправное отношение к евреям, а Андрей Иванович и Леонард Леонидович были, как это иногда говорилось, «полукровками», они получили высшее образование и защитили диссертации. Даже несмотря на то, что у обоих родители были репрессированы, а отец Андрея был расстрелян в 1937 году. Мать Олега Владимировича Богданкевича была полковником КГБ, начальником интендантского отдела ГУЛАГа (по словам Л. С. Богданкевич), и она оказывала помощь ссыльным родителям друзей Олега, так что они выжили. Вообще-то Андрей Иванович и Леонард Леонидович не относились злобно к советскому строю, сохраняя по отношению к нему лояльность.
Я особенно близко сошелся с Леонардом Леонидовичем. Так, мы вместе с ним и Богданкевичами ездили на машине по Грузии, и там они были гостями у многих моих родственников. Я неоднократно обращался за помощью к Леонарду, мои близкие становились его пациентами, и он всегда оказывал им неоценимую помощь. Надо подчеркнуть, что и Андрей Иванович очень отзывчив, клятва Гиппократа для него священна. Я тоже к нему не раз обращался. Так, в 2004 году попросил помочь моему ученику и другу Ю. К. Боброву, который оказался в Институте им. Бурденко со злокачественной опухолью мозга, и профессор Коновалов уже готовил его «под скальпель». Но жена Ю. К. Боброва узнала, что в Гематологическом центре лечат таких больных консервативно, без скальпеля. Я обратился к Андрею Ивановичу, и он на следующий же день перевел к себе Ю. К. Боброва и положил его в отделение к чародею медицины, своему ученику Андрею Владимировичу Губкину, который подарил Ю. К. Боброву семь лет жизни. Его жизнь продолжалась бы и дальше, если бы он был послушным пациентом. Но в начале 2002 года, почувствовав себя полностью здоровым, он отказался от лучевой терапии. А летом у него произошел рецидив, и вновь А. В. Губкин вытащил его с того света. И опять он поправился и прожил полноценной жизнью еще пять лет. Но в конце 2007 года болезнь его все-таки доконала. Андрей Владимирович и Андрей Иванович считают, что это было результатом отказа от облучения, которое должно было закрепить результаты химиотерапии.
В заключение хочу сказать, что мой друг Б. С. Горобец, воспитанник Евгения Михайловича Лифшица (друга гениального советского физика Льва Давыдовича Ландау и его соавтора по уникальному многотомному учебнику «Курс теоретической физики»), который слышал мои рассказы об Андрее Ивановиче, весной 2008 г. поделился со мной своей идеей написать о нем биографическую книгу. Поскольку я знаю великолепную трилогию Б. С. Горобца «Круг Ландау», в которой описаны жизнь и деятельность Л. Д. Ландау и его учеников, я одобрил его желание и сразу же мы отправились к Андрею Ивановичу. Он, познакомившись с книгами Бориса Горобца, согласился с идеей написания исторического труда о Гематологическом научном центре на основе своей биографии и предоставил материалы из богатейшего личного и институтского архивов. Дело пошло, сегодня работа над книгой уже миновала перевал, и мы уверены, что в будущем году она будет окончена. А затем читатели оценят новую хорошую книгу об истории медицины и великом враче Андрее Ивановиче Воробьеве и его школе. И я горд тем, что как-то буду сопричастен к созданию этой книги.
28 ноября 2008 г.
Анри Рухадзе
О возможном магнитном механизме аварии на Чернобыльской АЭС
А. А. Рухадзе, Л. И. Уруцкоев, Д. В. Филиппов
Институт общей физики им. А. М. Прохорова РАН
Вопрос о Чернобыльской аварии не может быть обойден вниманием по целому ряду причин. Во-первых, это крупнейшая техническая катастрофа за всю историю науки, и, на первый взгляд, именно наука и должна нести ответственность за ее масштабы и последствия, ведь именно эта катастрофа заставила обывателя усомниться в ее всесилии. Но советские и международные официальные структуры дружно переложили всю ответственность за эту катастрофу на эксплуатационный персонал, состоящий из «русских дикарей» (к тому же из них мало кто выжил) и тем самым попытались успокоить население тех стран, где существуют атомные станции. Действительно, кому же может быть непонятно, что если существует большая взрывоопасная емкость с газом или бензином и дикари рядом разводят костер, то она может из-за их неосторожности (или, точнее, дикости) взорваться. Ясно, что цивилизованный европейский человек так поступать никогда не будет. Европейские реакторы намного надежнее, да и не могут западные специалисты нарушать инструкции. Не могут — и все тут. Таким образом, авария в Чернобыле — это чисто советская катастрофа. И проблема как бы снята с повестки дня, по крайней мере, в Европе. Но, конечно же, признания официальными структурами СССР просчетов, допущенных при конструировании этого типа реактора, оказалось недостаточно, и «удар Чернобыля» ощутила атомная энергетика всех стран.
Первое осознанное ощущение, что что-то в механизме этой аварии мы понимаем не так, возникло в 1990 г., когда сотрудниками «Комплексной экспедиции ИАЭ» была пробурена первая скважина сквозь шестиметровую толщу биологической защиты реактора. С помощью обычного перископа была осмотрена внутренность реактора, и оказалось, что… реактор пуст. То есть совсем пуст, и нет там ни 170 тонн урана, ни двух тысяч тонн графита, который используется в этом типе реакторов в качестве замедлителя. У реактора не было дна, а крышка стояла боком, опираясь на стены реактора. Но самое большое впечатление произвели эти стены. Они были совершенно не деформированы и покрыты белой краской, сквозь которую просвечивали более темные метки, нанесенные строителями при монтаже элементов конструкции отражателя нейтронов. Ощущалась какая-то вопиющая дисгармония между катастрофической разрухой вне пределов реактора и почти больничной белизной в самом его центре. Создавалось впечатление, что кто-то аккуратно вытащил все содержимое реактора, правда, ненароком сломав при этом дно и слегка сдвинув крышку.