Моего приятеля называют балагуром, то есть любителем весело поболтать. В этом отношении нас еще уважили, дали нам не такие уж смешные и обидные прозвища. У нас в селении Данабаш некоторые имеют такие смешные прозвища, что вы животы себе надорвете, если скажу. Вот, к примеру, некоторые из них: Гасан-Коротышка, Гейдар-Верблюд, Сабзали-Трепач, Мухтар-Тугодум, Гасым-Зайчишка. Словом, таким прозвищам у нас, в селении Данабаш, несчесть числа; если их все записы-вать, то бумаги со всех российских фабрик не хватит.
Моего товарища Садыха прозвали Балагуром. Клянусь создателем, что это прозвище нисколько ему не подходит. Оно-то верно, что Садых любит поговорить. Где бы ни сел, начнет говорить, и ничем его не остановишь. Надо отдать ему долж-ное, сдается, что такого златоуста во всем мире не найти, И то сказать, в нашем селе Данабаш считают, что всякого, кто много говорит, можно окрестить балагуром, а между тем го-ворун говоруну рознь. Я видел таких людей, что говорили с утра до вечера, и слушатель ни чуточки не утомлялся. Если всякого, кто много говорит, называть балагуром, то мы долж-ны были бы назвать балагурами всех ваизов - проповедников: поднявшись на минбар, они ни за что не хотят покинуть его.
Нет, конечно, не всякий, кто много говорит, - балагур. Если кто-нибудь заводит разговор о господе боге или рассказывает о своей поездке в Кербалу или Мекку, можно ли таких людей называть балагурами? Конечно, нет, грешно говорить такие вещи, несправедливо.
Пусть говорят, что хотят, пусть Садыха называют балагу-ром, и все же он по гроб мне друг. Быть может, Садых и на самом деле балагур, но каждый раз, когда он говорит, я готов встать и расцеловать его в уста. А почему меня называют га-зетчиком?
Послушайте, я вам расскажу и об этом.
Меня прозвали газетчиком, когда я завел дружбу с Садыхом. Действительно, в том, что меня прозвали газетчиком, ви-новат мой приятель Садых. Тут надо будет рассказать с самого-начала.
Прошло, пожалуй, года два, как мы сблизились, а случилось это вот как.
Однажды, взяв под мышки несколько кусков ситца, отпра-вился я в лавку к Садыху. Тогда между нами не было еще тесно" дружбы. Я посидел у него немного. Мы были одни в лавке. И вот, пока я был занят курением, Садых, по обыкновению, на-чал говорить. Как я успел уже доложить вам, его речи всегда мне нравились, но на этот раз я просто-таки влюбился в него. Он начал рассказывать такие увлекательные истории, что не солгу, если скажу, что за то время, пока он рассказывал, вошли в лавку десятка два-три покупателей, да так и ушли они без покупок: каждому, кто входил в лавку за покупкой, мы отве-чали, что такого товара нет.
Садых говорил, говорил и наконец остановился. Посмотрел на меня значительно, вздохнул глубоко и сказал:
- Братец Халил! У меня одно желание... Я спросил, какое.
- Братец, - сказал он, я жалею о том, что все мы умрем и эти интересные события забудутся...
- Братец мой, об этом не горюй, - ответил я. - Эти со-бытия я запишу в тетрадку и назову "Данабаш". Мы помрем, но я завещаю, чтобы моих останков не отправляли в Кербалу и никаких поминок по мне не устраивали. Потому что, если я принадлежу к числу благочестивых рабов божьих, то и без по-минок сумею оправдаться на страшном суде, а грешному рабу не помогут ни поминки, ни что-либо другое. Я завещаю, чтобы после моей смерти все мое достояние обратили в деньги, отпе-чатали записанные мною события и раздавали книжки всем бесплатно.
Когда я кончил говорить, Садых вскочил с места, подошел ко мне и, крепко обняв и расцеловав меня в обе щеки, сказал со слезами на глазах:
- Братец, вот и все, чего я желал. Если ты исполнишь то, что сказал, пусть наградит тебя аллах и на том и на этом свете,
Вот, дорогие мои, как завязалась наша дружба.
После этого случая всякий раз, вспомнив или услышав о каком-нибудь интересном событии, Садых прибегал ко мне. Тогда я доставал свою тетрадку, брал перо и начинал записы-вать. Тетрадку я постоянно носил при себе, в боковом кармане, и когда бывал в других деревнях, извлекал ее в свободные минуты и начинал читать.
Где бы меня ни видели, тотчас же приглашали к себе в гос-ти с тем только, чтобы я почитал им что-нибудь новое. Внача-ле меня прозвали рассказчиком, но потом сообразили, что это прозвище мне не подходит.
Словом, за мной укрепилось прозвище газетчика. Теперь ясно, что во всем этом виноват мой товарищ. Конечно, мне не совсем по душе, что к имени, которое мне дали родители, при-бавилось еще и прозвище, но я все же не очень страдаю от этого. Пусть невежды говорят, что хотят. Очень часто они хо-рошее называют дурным, а дурное хорошим. Пожалуй, мы должны даже гордиться тем, что невежды смеются на нами.
Многие люди на свете были недовольны невеждами...
А мы-то еще тащим наши котомки в один ряд с чувалами. Садых-Балагур и Халил-Газетчик
Записано в селении Данабаш Эриванской губернии в году 1894.