— Я не об этом, — поморщился, словно от зубной боли, Микола, — я о тюрьме говорю, о той жизни… Да ладно, что вспоминать, — улыбнулся он. — Теперь о другом думать надо. В мастерскую вот собрался: болты подобрать к петлям, топор наточить… С этим и вышел во двор, да тебя увидел… Думаю, зайду, поздороваюсь. Давно не виделись.
— Ага, живой о живом думает… У меня так с телевизором что-то стряслось, вторая программа плохо идет, никак настроить не могу. Мелькает экран, и все тут… А в мастерской ты вряд ли чего добьешься, только напрасно сходишь. Там-то теперь все будут — и Рыгор, и механик, и Алесь. Жатва, суматоха, то одно сломается, то другое, колхозной работы невпроворот, а тут еще каждый со своим лезет. Вчера пошел хомуток на косовище наладить, так не взялись — некогда.
— А я все же схожу…
— Разве я не пускаю тебя, иди, И мне махать надо, вон еще сколько осталось. Ишь как припекает, а ведь и невысоко поднялось, — Костик взглянул на солнце и поспешно зачиркал бруском по косе.
Микола пошел в свой двор, оттуда на улицу. В мастерской он не задержался, спустя каких-то полчаса уже был дома. «А я что говорил, теперь не до тебя, нож наточить не подступишься», — подумал Костик, увидев его. Но присмотрелся: Микола возвращался не с пустыми руками, на петлях позвякивали болты и гайки и на топоре выше острия виднелась широкая желтая полоска — налет от мягкого точила. На этом точиле Рыгор разрешал точить только ножи и долота. «Вот и раскуси его, Рыгора этого, — подумал Костик о кузнеце. — Меня вчера так с косой шуганул, а этому черту лохматому нашел время и болты и гайки подобрать, и топор наточить…»
Сам «черт лохматый» был хмурый и сразу принялся за работу.
«Мне хомуток на косовище сварить времени нет («если хочешь, сам покопайся среди лома, может, найдешь какой старый, а когда станет посвободнее, придумаем что получше»), а этому так все нашлось…» — растравлял себя Костик, вспоминая слова Рыгора, а сам сердито махал косой, подбирая полеглую овсяницу.
Докосил в саду, вышел за хлев, на клевер. Здесь было труднее: клевер высокий, густой, пудов пятьдесят наберется, не меньше, но лежал он пластом, сбитый, перепутанный ветром и дождем, неизвестно, с какой стороны к нему подступиться. И все же к обеду Костик скосил ладный кусок.
Немного полежал в прохладных сенях, выждал, когда солнце покатится вниз и спадет жара. Снова вышел на клевер. Но скошенный кусок увеличивался медленно: косу все чаще надо было подправлять бруском, то и дело хотелось пить — и он ходил в истопку пить хлебный квас.
Микола что-то мастерил на своем дворе. Под вечер, когда солнце опустилось к лесу, пришел на сотки Костика.
— Кончай дурную работу, пойдем к нам.
— Нет, не пойду, вы уж сами там как-нибудь управляйтесь, — начал слабо отговариваться Костик, поглядывая на свой двор. Ему хотелось пойти — надоело косить, — и знал, что Гелька не похвалит за такое.
— Да не гляди ты, Гельки нет, вместе с моей на току. Попозже и они придут, выпьют по чарке. Думаешь, у них души нет, им не хочется? Пошли, там уже все готово.
— Ну, разве что так, разве что вместе с бабами, — согласился Костик и пошел вслед за Миколой.
Пока Костик косил, Микола успел подкопать и выпрямить столбы в воротах, навесил новые петли, даже крюки смазал тавотом, чтоб легче ходили. «Черт лохматый, ну и хватка. Где ни повернется, всюду горит», — подумал с завистью Костик, прикинув, какую уйму работы переделал Микола за полдня. Костику хватило бы дня на три.
Дверь в сенях тоже висела на новых петлях. «А это уже зря, на новые петли да старую дверь. Надо было б и дверь сменить», — посоветовал мысленно Костик. На двери были видны глубокие вмятины, они остались с той ночи, когда Микола сидел на чердаке и бросался кирпичами — отпугивал людей. И Костику стало как-то не по себе, как и в ту ночь, когда и участковый, и сельчане уговаривали Миколу слезть с чердака, а тот молча швырял из темноты вниз кирпичи.
С той поры в этой хате Костик был раза два, и то так, мимоходом, и теперь, как только переступил порог, взгляд как-то сам собой уперся в пол — в то место, где лежала голова старого Лариона. В том месте в половице чернел большой сук, а возле него тогда натекла лужа крови. И сегодня Костик сразу увидел этот сук, и ему показалось, что и сейчас вокруг него все еще что-то ржавеет.
Взгляд Костика заметили Микола и Марфа — она стояла возле окна, ожидала их, — Микола поморщился, а Марфа закудахтала, словно курица возле цыплят:
— Давайте, мужчинки, сюда, за стол. Работу никогда не переробишь. Или, может, Костик, руки вымыть хочешь, то давай полью.
— А оно, наверно, надо б и ополоснуть, — согласился Костик, поворачивая назад, во двор. Он вымыл руки, вытер рушником, который Марфа держала на плече, пошел в хату.