В это время открылась дверь и на пороге показалась Марфа. Увидела Миколу, Костика, бросилась к ним.
— А боже, что это такое?
— Ничего. Разговорились тут за чаркой. Я ненароком стукнул его. Думал, он здоровяк, молодой, ан нет, хлипкий какой-то, слабак. Совсем слабак…
— Убил! Убил, черт хромоногий! А боже мой! — заголосила Марфа.
— Живой он, не голоси. Лучше помоги поднять да положить на кровать. Пускай отдышится… Да воды принеси.
Они перетащили Миколу на кровать. Костик расстегнул у него на груди рубашку, взял кружку с водой у Марфы, брызнул Миколе в лицо. Микола шевельнул веками, потом тяжело раскрыл мутные глаза, долго смотрел в потолок. Понемногу глаза начали проясняться, что-то живое, осмысленное появилось в них, он перевел взгляд на Марфу, на Костика, дернул губами, словно хотел улыбнуться, и снова закрыл глаза.
— Убил, убил сыночка, насмерть убил, — снова запричитала Марфа. — Помирает дитятко мое. Надо людей звать, участковому заявить…
— Перестань, не поднимай шума, — послышался глухой голос Миколы. — Дай полежать спокойно.
— Полежи, сынок, полежи, дорогой… А божечка мой… Мне сдалось, что он убил тебя, совсем убил, насмерть убил…
— Не убил… Еще не убил, — Микола скривил губы в жалостной улыбке, перевел глаза на Константина. — А ты хорошо меня… по темю… Правильно… Так мне и надо.
— А что же это деется?.. Как же это дальше жить будем? — голосила Марфа.
— Как все люди, — сказал Костик и вышел из хаты.
Назавтра с самого утра Костик махал косой за хлевом — докашивал клевер. Когда коса начинала тупиться, доставал брусок, точил ее, морщился — вспоминал вчерашнее — и снова продолжал косить, сердито хмурясь.
Перед завтраком на сотки вышел и Микола, зашел спереди, по некошеному, поздоровался. Костик буркнул себе что-то под нос.
— Никогда б не подумал, что ты такой горячий. Заводишься с пол-оборота, — Микола стоял и, прищурясь, внимательно смотрел на Костика, пытаясь улыбаться, но улыбка получалась какая-то вымученная. Костик не поднимал головы, словно не видел его, махал и махал косой. — Да ты не переживай, Костик, — проглотил комок Микола. — Я на тебя зла не ношу… хотя ты на меня и руку поднял… — Микола говорил, а губы будто окаменели, не слушались.
— Отстань… и не стой впереди, — рассердился Костик, он докосил до самых ног Миколы. — Не стой, что я, тебя обкашивать буду?
Улыбка медленно поползла с лица Миколы, поползла и перекосила лицо. Микола повернулся и пошел в свой двор, ссутулясь, втянув голову в плечи.
И теперь, может, впервые за все время Костику стало жаль его. «Не-е-ет, брат, что ни говори, жизнь — как хорошая жена, она правду любит, ой как любит».
1974
ЖУЛИК
Под поветью было светло и сухо и ничем не пахло, как в пустой хате зимой. Странно, но Петрок не сразу увидел Жулика, лежавшего в ближнем углу — задом к воротам.
Петрок позвал собаку:
— Жулик!
Жулик лежал как мертвый. Петрок сделал еще шаг вперед.
— Жулик!..
Теперь он позвал громче и нетерпеливее. И опять ни одна шерстинка не вздрогнула на спине у пса. Под кожей остро выступали позвонки и ребра. Ребра едва заметно поднимались и опускались: пес дышал. Петроку стало зябко, будто он увидел покойника или человека, которого когда-то любил и который сейчас умирает. И он, Петрок, должен будет его хоронить. Он вышел во двор. Из-под ног сыпанули цыплята, отчаянно закричала курица. На бузине возились воробьи. Солнце стояло высоко и слепило глаза белесо-ярким светом.
— Что-то Жулик не отзывается. Может, заболел? — спросил Петрок у матери, войдя в хату.
— Он с зимы болеет — и не подыхает, и не оживает.
— Вы хоть есть ему даете?
— Что он, малое дитя, что нянчиться еще с ним. Свиньи едят, так и ему хватает. Правда, дня два что-то не видно во дворе. — Мать загремела ведрами, замешивая картошку с мукой — свиньям.