— Танкетка! — выдохнул Игнат.
Никто ему не ответил, все замерли, словно по команде. А гул все больше нарастал и ширился. Теперь уже явственно слышался не один мотор, а несколько — двигалась колонна.
Впереди шла танкетка. Шла с включенными фарами, покачиваясь, будто нащупывая дорогу выброшенными вперед огнями. Возле сломанной сосны нырнула в котловину — лучи фар метнулись вниз, достав до другого берега реки, осветили воду, снова метнулись вверх, скользнув по верхушкам кустов на этой стороне, как раз там, где стояла копна с липневцами, — двинулась вдоль реки и уползла дальше в глубь леса.
За танкеткой проколыхались две большущие машины с солдатами в кузовах. Басовитый рокот моторов еще долго слышался над рекой.
«Вот вам и древние струги, и люди в шеломах», — подумал Игнат. Его дернул за рукав Лександра и глазами показал за реку.
Молчаливо, словно во сне, к сломанному дереву приближался строй вооруженных людей. Тускло отсвечивали стальные каски, автоматы. Туман растекся за рекой, и было такое впечатление, что это из него выходят, точно вырастают, фигуры: сперва только головы, затем по пояс, наконец, во весь рост. Их было около взвода. Шли друг за дружкой, тяжким мерным шагом. Прошли мимо сосны и тоже пропали в черноте леса.
«Вот тебе, товарищ Лапа, и двое суток…»
— Вопщетки, надо было выбираться вчера, — прошептал Игнат.
Вержбалович в ответ лишь скрипнул зубами.
Решено было возвращаться домой, затаиться, переждать.
И был второй день.
Игнат в тот день косил на Стаськовой пасеке. Она в стороне от дороги, а чуть что — рядом кусты и лес. Война войной, а скотину надо кормить. Корове не скажешь: «Потерпи, пока не прогоним фашистов, пока не утихнет все». Навел косу, взял брусок. Выбирался из дому на весь день. Так теперь делали все мужчины: косит где-нибудь в кустах или чем другим занимается, а уши, как у зайца, насторожены в одну сторону: что там, в селе. А к вечеру ждет посланца из дома.
Марина прибежала перед заходом солнца. Рассказала, что вскоре после того, как Игнат выбрался со двора, в хату зашли Вержбалович с Шалаем. Вержбалович при нагане, Шалай с винтовкой. Шалай видел, как на рассвете Мостовский Стась задами крался домой. И вот они хотели взять его втроем. Пожалели, что не застали Игната, отправились вдвоем. Стася не нашли: он то ли убежал, то ли, быть может, Шалай обознался, хотя тот божится, что видел Стася. «Да я его слепой узнаю». Дома была только старая Мостовская, так Шалай накричал на нее, грозился, что все равно хоть из-под земли достанет сына.
Неизвестно почему, но Игнату очень не понравилось все это. Раз Шалай клянется, что видел Стася, то, наверное, так оно и было. Зачем он приходил? Харчей взять? Так ведь сидит на полицейском пайке. Разнюхать что? Скорее всего — разнюхать…
Игнат бросил косить, направился домой.
По дороге он сказал Марине:
— Пока что дома мне делать нечего. Собери торбу, положи булку хлеба, сала и еще что найдется. Завтра затемно пойду к Грипе, побуду несколько дней. Там меня и найдете. Детям скажешь: сено кошу. А сейчас зайду к Хведору.
— Добра, — согласилась Марина. Грипина была ее двоюродной сестрой и жила на хуторе за Курганном. — Такое непонятное время настало. Побудь у Грипы, там тебе будет затишней.
Вержбалович был дома. Вышли под липы, закурили. Первым заговорил Хведор, так, будто продолжал начатую ранее беседу:
— Или утек, или Лександра все же обознался. Одна старуха сидела дома.
— Вопщетки, дело дрянь, — помолчав, произнес Игнат.
— Что «дрянь»?
— Дрянь то, что не взяли, а раз не взяли, то дрянь, что пошли.
— Это почему?
— Мстить будет…
— Ах, мстить… Может, надо поклониться ему, на колени стать перед ним?
— На колени, вопщетки, не надо… Ну, а что бы вы сделали, если б взяли? Расстреляли?
— Почему расстреляли? Допросили бы… Хоть бы знали, что они замышляют. И вообще… Люди мы или не люди? На своей земле мы или так, все еще в батраках ходим?
— На земле-то на своей… Но сила не в нашу сторону… Как я понимаю, Хведор, дома нам оставаться нельзя. Нам всем, а тебе, вопщетки, в особенности. Ты коммунист, председатель. И Лександре тоже. Надо приховаться, и дайжа сегодня.
В тот вечер никто из мужчин не знал, что, когда Лександра Шалай грозился в сенцах у Мостовских, Стась находился рядом. Он заметил в окно, что Вержбалович с Шалаем свернули к ним во двор, выскочил в сенцы, и старуха перевернула на него дубовую бочку, в которой ставили капусту на зиму и которую она вымыла только вчера…