Кстати, стоит отметить, что этот факт признается эмбриологами под термином фетализация, которая определяет преобладание так называемого высшего аппарата нейракса, и особенно коры головного мозга, которую психохирургические операции заставляют нас рассматривать как внутриорганическое зеркало.
Это развитие переживается как временная диалектика, решающим образом проецирующая становление личности в историю. Сцена зеркала - это драма, внутреннее движение которой происходит от недостаточности к предвосхищению - и которая производит для субъекта, пойманного на удочку пространственной идентификации, последовательность фантазий, простирающихся от фрагментарного образа тела к форме его тотальности, которую я назову ортопедической, и, наконец, к принятию брони отчуждающей идентичности, которая отметит своей жесткой структурой все психическое развитие субъекта. Таким образом, выход из круга Innenwelt в Umwelt порождает неисчерпаемую квадратуру верификаций эго.
Это фрагментированное тело - термин, который я также ввел в нашу систему теоретических ссылок, - обычно проявляется в сновидениях, когда движение анализа сталкивается с определенным уровнем агрессивной дезинтеграции в индивидууме. Тогда оно предстает в виде расчлененных конечностей или тех органов, которые, представленные в экзоскопии, отращивают крылья и берутся за оружие для преследования кишечника - тех самых, которые визионер Иероним Босх навсегда зафиксировал в живописи, в их восхождении от пятнадцатого века к воображаемому зениту современного человека. Но эта форма ощутимо проявляется даже на органическом уровне, в линиях "фрагментации", которые определяют анатомию фантазии, проявляющуюся в шизоидных и спазматических симптомах истерии.
Соответственно, формирование Я символизируется в сновидениях крепостью или стадионом - его внутренней ареной и оградой, окруженной болотами и завалами, разделяющими его на два противоположных поля состязания, где субъект барахтается в поисках возвышенного, отдаленного внутреннего замка, форма которого (иногда сопоставляемая в одном и том же сценарии) символизирует ид в весьма поразительном виде.Аналогично, в ментальном плане, мы находим реализованные структуры укрепленных произведений, метафору, которая возникает спонтанно, словно из самих симптомов, чтобы обозначить механизмы невроза навязчивых состояний - инверсию, изоляцию, редупликацию, аннулирование и вытеснение.
Но если бы мы опирались только на эти субъективные данности - как бы мало мы ни освобождали их от условий опыта, которые заставляют нас видеть в них природу лингвистической техники, - наши теоретические попытки оставались бы подвержены обвинению в проецировании себя в немыслимое абсолютного субъекта. Именно поэтому я искал в настоящей гипотезе, основанной на совокупности объективных данных, направляющую сетку для метода символической редукции.
Он устанавливает в защитах эго генетический порядок, в соответствии с желанием, сформулированным госпожой Анной Фрейд в первой части ее великого труда, и помещает (вопреки часто высказываемому предубеждению) истерическую репрессию и ее возвраты на более архаичную стадию, чем обсессивная инверсия и ее изоляционные процессы, а последние, в свою очередь, как предшествующие параноидному отчуждению, которое берет начало от отклонения спекулярного Я в социальное Я.
В этот момент, когда зеркальная сцена завершается, идентификация с имаго двойника и драма первобытной ревности (так хорошо раскрытая школой Шарлотты Бюлер в феномене инфантильного транзитивизма) открывают диалектику, которая отныне будет связывать Я с социально разработанными ситуациями.
Именно этот момент решительно переводит все человеческое знание в режим опосредования через желание другого, конституирует его объекты в абстрактной эквивалентности посредством сотрудничества с другими и превращает Я в тот аппарат, для которого каждый инстинктивный толчок представляет опасность, даже если он должен соответствовать естественному созреванию - сама нормализация этого созревания отныне зависит в человеке от культурного опосредования, примером которого в случае сексуального объекта является Эдипов комплекс.
В свете этой концепции термин "первичный нарциссизм", которым аналитическая доктрина обозначает характерные для того момента либидинальные инвестиции, обнаруживает в тех, кто его придумал, глубочайшее осознание семантических латентностей. Но он также проливает свет на динамическую оппозицию между этим либидо и сексуальным либидо, которую пытались определить первые аналитики, когда ссылались на деструктивные инстинкты и инстинкты смерти, чтобы объяснить очевидную связьмежду нарциссическим либидо и отчуждающей функциейЯ, агрессивностью, которую оно высвобождает в любом отношении к другому, даже в отношении, предполагающем самую самаритянскую помощь.