Берлин-вест
Видимо, здесь каждый знает, как следует себя вести, и это создает некоторую холодность. Видимо, здесь каждый сам по себе, и здешняя невозмутимость удивляет свежего человека. Видимо, бедность отодвинута в самые окраинные кварталы или вытеснена во мрак и темень флигелей, скрытых за барской важностью особняков. Видимо, здесь человечество перестало вздыхать и окончательно удовлетворилось своим житьем-бытьем. Но видимость обманчива, роскошь и элегантность всего лишь красивая мечта. Но и убогость, может быть, только плод воображения. Что касается элегантности, то западный Берлин успешно подменяет ее оживленностью. В то же время он не умеет спокойно ее культивировать. Впрочем, здесь все постоянно развивается и изменяется. Мужчины здесь столь же скромны, сколь нелюбезны, и можно только радоваться этому, ибо куртуазность всегда на три четверти неуместна. В галантности всегда есть что-то чрезвычайно глупое и вызывающее. Вот почему здесь так редко проявляются эмоции, а если уж случится какое-нибудь трогательное событие, его вообще не заметят. Что ни говори, это хороший тон. Мужской мир нынче деловой, и тому, кто должен наживать деньги, некогда выставлять себя напоказ, разводя сантименты. Отсюда и манера отвечать на вежливые просьбы вульгарным отказом. Вообще-то на западе Берлина встречается много забавных вещей, таких смешных, очаровательных и милых, что просто диву даешься. Вот, например, особа, поднявшаяся из низов. Деловая влиятельная дама, а наивна, как дитя. Надо же быть такой упитанной и одновременно такой лапочкой. Или вот Крошка с Курфюрстендам, знаете ее? Славная девчушка, похожа на серну. А старик? Известный всему Берлину седой патлатый старец? Экземпляры такого калибра, сохранившие вкус к жизни, почти перевелись. Их популяция близка к исчезновению, о чем я глубоко сожалею. Встретился мне недавно один такой старикан и показался привидением из далекого прошлого. А есть и другой тип, разбогатевший приезжий из провинции. Он все еще не разучился изумленно таращить глаза, как будто удивляется самому себе и свалившемуся на него счастью. Он ведет себя слишком уж церемонно, словно боится обнаружить, откуда он родом. Или вот эта весьма, весьма чопорная старуха, современница Бисмарка. Я любитель чопорных физиономий и врожденных хороших манер, определяющих характер человека. Вообще, меня трогает старина в архитектурных сооружениях и в людских фигурах. Но мне доставляет не меньшее наслаждение свежесть, новизна и молодость. А здесь, в западном Берлине, все кажется юным и здоровым. Неужели некоторая доля здоровья вытеснит отсюда некоторую долю красоты? Отнюдь. В конечном счете самое живое и есть самое красивое. Впрочем, сейчас я, наверное, немного лукавлю, заискиваю и льщу. Например, когда постулирую тезис: Здешние женщины красивы и обаятельны! Сады содержатся в чистоте! Архитектура, может быть, слегка агрессивна, но меня это не заботит. В наши дни каждый убежден, что мы бездари во всем, что касается величия, стиля и монументальности. Вероятно, потому, что в нас живет стремление обладать стилем, величием и монументальностью. Желания — вещь дурная. Наш век решительно век чувствительности и законности, что очень мило с нашей стороны. У нас имеются дома престарелых, больницы, приюты для младенцев, и я охотно допускаю, что у нас есть кое-что еще. Зачем желать всего? Вспомним о войнах Фридриха и о его дворце Сан-Суси. У нас мало противоречий; это лишний раз доказывает, что мы всячески стремимся иметь чистую совесть. Но я отвлекся. А имеем ли мы на нее право? Есть так называемый старый западный Берлин, новый западный Берлин (вокруг церкви Поминовения) и новейший западный Берлин. Новый — самый симпатичный. Здесь, на Тауентциенштрассе встречаешь больше всего первоклассной элегантности. Курфюрстендамм чарует своими деревьями и четырехместными колясками. Ах, я умолкаю, я уже стукнулся об ограду своей колонки, так и не сказав многого, что непременно хотел сказать. Какая досада.
Полет на воздушном шаре[16]
Три человека: капитан, какой-то мужчина и какая-то девушка, садятся в корзину. Стропы, удерживающие корзину, отстегиваются, и странный дом медленно, будто что-то припоминая, летит в высоту. Счастливый путь! — кричат ему вслед столпившиеся внизу люди, размахивая шляпами и носовыми платками. Дело происходит в десять часов вечера. Капитан извлекает из кармана географическую карту и просит своего спутника заняться навигацией полета по карте. Это не составляет труда: еще светло, и в почти золотистых летних сумерках все отлично видно. Кажется, что прекрасная лунная ночь принимает роскошный шар в свои невидимые объятия, круглое тело мягко и тихо возносится ввысь, и вот уже его едва заметно подхватывают легкие ветры и влекут к северу. Господин, штудирующий карту, время от времени по указанию пилота сбрасывает вниз горсть балласта. На борту имеется всего пять мешков с песком, так что балласт приходится экономить. Как хороша эта сферичная, бледная, темная глубина. В ласковом лунном свете серебрятся реки. Сколько в этом значения и смысла! Дома внизу кажутся игрушечными. Леса словно поют древние загадочные песни, и кажется, что в их пении таится некое благородное молчаливое знание. А лик земли становится похожим на спящего великана. По крайней мере, такой сон наяву видит юная девушка, небрежно перекинувшая руку через борт корзины. На голове ее кавалера красуется причудливая рыцарская шляпа с пером, впрочем, он одет по современной моде. Земля притихла. Хорошо видно, как внизу проплывают прохожие на деревенских улицах и церковные колокольни. Какой-то уставший после целого дня работы конюх тяжело шагает через двор; словно призрак, проносится железнодорожный поезд; вьется ослепительно белая проселочная дорога. Кажется, что сюда, наверх, доносится шепот ведомого всем и неведомого никому человеческого страдания. Одиночество захолустий имеет свое особое звучание, глядя сверху, вы видите, что оно означает. Вы понимаете то, что кажется непостижимым. Теперь великолепная подцветка течения Эльбы ослепляет нашу троицу. Чудесное зрелище ночной реки исторгает у девушки тихий тоскливый крик. Интересно, о чем она думает. Из букета, который она захватила с собой в корзину, девушка вынимает темную кокетливую розу и бросает ее в сверкающую воду. Ее глаза блестят так печально, словно молодая женщина в этот момент безнадежно проиграла мучительную битву всей своей жизни. Да, это очень больно — расставаться с какой-нибудь мукой. И как же молчалив, как безмолвен мир вокруг. Вдалеке сверкают огни большого города, и капитан деловито произносит его название. Прекрасная, влекущая глубина! Они уже миновали бесчисленные леса и поля, наступает полночь. В этот час где-то на грешной земле шныряет подстерегающий добычу вор, происходит ограбление, а все эти люди там, внизу, спят в своих постелях. Сон миллионов. Вся земля видит сны, и усталый народ отдыхает. Девушка улыбается. А тепло-то как! Словно сидишь в родной уютной горнице, с мамой, тетей, сестрой, братом или с возлюбленным, под мирной лампой и читаешь красивую, но немного нудную, длинную, длинную историю. Девушке хочется спать, она немного устала, сколько можно любоваться на пейзажи. Оба мужчины, стоящие в корзине, молча всматриваются в ночь. Странно белые, словно вычищенные до блеска, равнины сменяются садами и низкими кустарниками. Мужчины глядят вниз, куда никогда, никогда не ступала их нога. Ведь в некоторых местах, да в большинстве мест, вообще-то нечего искать. Что может быть интересного в этих захолустьях? О, как велика и неведома нам земля, думает господин в шляпе с пером. Да, вот отсюда, сверху, собственное отечество становится более или менее понятным. Чувствуешь, что родина твоя не изучена и полна сил. Шар миновал всего две провинции, а уже начался рассвет. Внизу, в селениях, снова просыпается человеческая жизнь. Как называется это место? — кричит вниз пилот. Ему отвечает высокий мальчишеский голос. И снова эти трое глядят на проплывающую внизу землю. Девушка тоже уже проснулась. Теперь вещи обретают краски и более четкие контуры. Видны озера в их графических очертаниях, руины старых крепостей в орнаменте пожухлой листвы, едва заметные холмы. Лебеди на воде кажутся трепещущими белыми пятнами, людские голоса звучат все приятнее и громче, и полет все продолжается, и, наконец, встает величественное солнце, и воздушный шар, притянутый гордым светилом, взмывает на волшебную, головокружительную высоту. Девушка в ужасе кричит. Мужчины смеются.
16