Отечество
Мы живем в республике. Мы можем делать, что захотим. Мы ведем себя так непринужденно, как нам заблагорассудится. Мы не должны давать отчета о своих действиях никому, кроме нас самих, и мы этим гордимся. Только наша честь воздвигает границу нашим деяниям. Другие государства изумляются, глядя на нас, ибо мы сами себе господа. Мы подчиняемся только нашим воззрениям и нашему честному образу мыслей. Ему мы охотно позволяем повелевать и управлять нами. У нас нет места королю или кайзеру. Улицы наших городов не рассчитаны на проезд княжеских кавалькад, наши дома не сараи, но и не дворцы. Наши церкви лишены роскоши, а ратуши просты и исполнены достоинства. Наши чувства просты и скромны, как и наши жилища; наши сердца похожи на наши пейзажи: суровы, но не бесплодны. Мы ведем себя как республиканцы, как граждане, как воины, как люди. Подданные других стран часто похожи на домашних животных. Не то чтобы свобода и гордость были вовсе чужды другим народам, но у нас они врожденные. Наши предки, смелые борцы за свободу кантонов, завещали нам свой образ мыслей, и мы были бы достойны жалости, если бы не сохранили этот драгоценный дар. Когда я пишу эти строки, я проникаюсь священной серьезностью. Я — пламенный республиканец. Пусть я молод, но я преисполнен желания самозабвенно служить родине. Я пишу это сочинение дрожащими пальцами. Хотелось бы только, чтобы мое служение и силы понадобились ей как можно скорее. Но я забываю, что я всего лишь ученик девятого «А» класса. Как же мне хочется перейти из этой душной молодости в большую общественную жизнь, с ее высокими требованиями, с ее бурями, идеями и подвигами. Я как будто посажен на цепь. Я ощущаю себя взрослым мыслящим человеком, и только зеркало напоминает мне о моей молодости и незначительности. О, если доведется, я буду служить моей родине с самым священным рвением, гордиться службой и не устану выполнять задачи, которые она пожелает поставить передо мной. Пусть она потребует всех моих сил, всю мою жизнь. Для чего же еще произвели меня на свет мои родители? Нет жизни, если не живешь ради чего-то, а для чего же еще бороться и жить, как не на благо родины? Я счастлив, что у меня впереди такая прекрасная жизнь. Родина велика, но внести свой вклад в то, чтобы она стала еще больше, станет моей гордостью, моей жизнью, моей страстью. О, я безмерно честолюбив, тем более что знаю: честолюбие в таких вещах вовсе не стыдно и не порочно. Сейчас по-прежнему можно стать героем. Героизм теперь выглядит иначе. Там, где речь идет о величии, славе и пользе родины, быть героем, быть жертвой — это не перебор. О, пока что я ученик девятого «А» класса.
Моя гора
Свое имя гора Бёцинген получила от деревни, что лежит у юго-западного подножия. Гора высока, но подняться на нее легко. Мы часто делаем это, я и мои товарищи, потому что наверху есть прекрасные места для игр. Гора широка, ее можно обойти, наверное, за час, нет, гораздо шире. Мне это неизвестно, потому что я никогда не измерял ее диаметр. Это завело бы слишком далеко. Но когда с другой горы смотришь на гору Бёцинген, во всей ее высоте и ширине, она похожа на спящего волшебника. Или на голову слона. Не знаю, подходит ли это сравнение. Хотя, если гора и впрямь красива, то все равно, на кого она похожа. А это действительно самая красивая гора с самым прекрасным видом. С ее вершины можно увидеть три белых озера, много других гор и равнин в трех направлениях, города и деревни, леса, и все это в далекой глубине так прекрасно, будто раскинулось нарочно, чтобы мы любовались. Отсюда одно удовольствие изучать географию и мало ли еще что. Но самое прекрасное для нас — это огромные буки на склоне горы. Весной у них удивительно светлая и влажная листва, такая свежая, что даже хочется попробовать на вкус. На горных лугах резвятся гнедые кони. К ним можно подходить без страха. Лошадям вообще нужно доверять. Есть, конечно, еще и козы, и коровы, но мне они нравятся меньше. Один мой товарищ схватил корову за хвост, и она стащила его вниз чуть ли не до середины горы. И хотя нам было страшно за него, мы не удержались от смеха. Во время игр случается довольно много ссор, даже драк. Драки мне нравятся больше. Ссоры просто невыносимы, а драки веселят и раззадоривают. Мне нравится этот жар, это возбуждение. Иногда игра превращается в бешеное сражение. Сражение — это здорово, а быть героем сражения — еще лучше. Потом, конечно, остается обида, злоба, вражда, ненависть. Но это, по крайней мере, определенные ощущения. Нет ничего скучнее скуки, а на меня хуже всего действует скука, то есть безразличие. Если вспыхивает ненависть, я готов изобразить посредника, миротворца. Могу сыграть и эту роль. Нельзя превращать игру в побоище. Но мне, опять же, легко говорить, я сам превосходно раздаю и получаю тумаки, если до этого доходит. Оставим эту тему. Куда проще уговаривать и увещевать (особенно самого себя), чем сойти с пути греха и пагубы в момент искушения. Всему свое время. Одно время — для побоев и метания камней, другое — для благих намерений. Все нужно познать. Но я почти забыл про гору. Я так много пережил на ней прекрасных рассветов, вечеров и даже ночей, что мне трудно удержать в поле зрения и описать пером какой-либо один случай. Однажды я провел там наверху особенный вечер. Я лежал в траве один, под столетней елью и мечтал. Солнце разливало свой жар надо мной и над лугом. Из долины доносился звон и шум железной дороги. В мыслях я был так далек от всего мира. Я ни за чем не наблюдал, я позволял наблюдать за собой. По крайней мере, белка это делала довольно долго. Она озадаченно и боязливо смотрела на меня сверху. Я не мешал ей. Садилось солнце, в камнях юркали землеройки, и луг сверкал в черной прозрачной тени. О, как же я тосковал о чем-то. Если бы я только знал о чем.