Выбрать главу
осень–зима 1993, Амстердам

ИТАКА

Воротиться сюда через двадцать лет, отыскать в песке босиком свой след. И поднимет барбос лай на весь причал не признаться, что рад, а что одичал.
Хочешь, скинь с себя пропотевший хлам; но прислуга мертва опознать твой шрам. А одну, что тебя, говорят, ждала, не найти нигде, ибо всем дала.
Твой пацан подрос; он и сам матрос, и глядит на тебя, точно ты — отброс. И язык, на котором вокруг орут, разбирать, похоже, напрасный труд.
То ли остров не тот, то ли впрямь, залив синевой зрачок, стал твой глаз брезглив: от куска земли горизонт волна не забудет, видать, набегая на.
1993

НОВАЯ АНГЛИЯ

Хотя не имеет смысла, деревья еще растут. Их можно увидеть в окне, но лучше издалека. И воздух почти скандал, ибо так раздут, что нетрудно принять боинг за мотылька.
Мы только живем не там, где родились — а так все остальное на месте и лишено судьбы, и если свести с ума требуется пустяк, то начеку ольха, вязы или дубы.
Чем мускулистей корни, тем осенью больше бздо, если ты просто лист. Если ты, впрочем, он, можно пылать и ночью, включив гнездо, чтоб, не будя, пересчитать ворон.
Когда-нибудь всем, что видишь, растопят печь, сделают карандаш или, Бог даст, кровать. Но землю, в которую тоже придется лечь, тем более — одному, можно не целовать.
1993

ОТВЕТ НА АНКЕТУ

По возрасту я мог бы быть уже в правительстве. Но мне не по душе а) столбики их цифр, б) их интриги, в) габардиновые их вериги.
При демократии, как и в когтях тирана, разжав объятия, встают министры рано, и отвратительней нет ничего спросонок, чем папка пухлая и бантики тесемок.
И, в свой черед, невыносим ковер с узором замысловатым и с его подзолом из микрофончиков, с бесцветной пылью смешанных, дающий сильные побеги мыслей бешеных.
Но нестерпимее всего филенка с плинтусом, коричневость, прямоугольность с привкусом образования; рельеф овса, пшеницы ли, и очертания державы типа шницеля.
Нет, я не подхожу на пост министра. Мне все надоедает слишком быстро. Еще — я часто забываю имя-отчество. Наверно, отрочество мстит, его одрочество.
Когда ж о родине мне мысль приходит в голову, я узнаю ее в лицо, тем паче — голую: лицо у ней — мое, и мне не нравится. Но нет правительства, чтоб с этим чувством справиться,
иль я — не член его. Я мог сказать бы проще, но во мне, наверно, что-то так испорчено, что не починишь ни отверткой выборов, ни грубым кодексом, ни просто выпоров.
Лишь те заслуживают званья гражданина, кто не рассчитывает абсолютно ни на кого — от государства до наркотиков — за исключением самих себя и ходиков,
кто с ними взапуски спешит, настырно тикая, чтоб где — естественная вещь, где — дикая сказать не смог бы, даже если поднатужится, портрет начальника, оцепенев от ужаса.
1993