Сочинения Иосифа Бродского. Том IV

а Становленье суть синоним жизни —
бурливой, неустойчивой, как мысли
красавицы. Тогда как Бытие
столь вечно, что почти синонимично
Небытию, в вульгарном смысле — Смерти.
И спрятанные в “Быть-ил и-Не-Быть”
альтернативы непереводимы
как “жить иль умереть”, но ровным счетом
наоборот: как “умереть иль жить”!
(Я запишу, ей-Богу, славно.) Впрочем,
пойдем чуть дальше.
Если Бытие
и Становленье суть два рога нашей
дилеммы (чем же мы не рогоносцы?),
а Становленье, как я доказал,
есть эта жизнь, чья щедрость, скоротечность
сродни траве полей, то Бытие —
явленье как бы высшего порядка.
Итак, альтернатива больше не
меж жизнью — Бытием и Становленьем —
суть смертью, но, скорей, меж высшей жизнью,
меж сферой духа, там, где человек
одно с Идеей, то есть вечен, — и
меж сферой мелких обстоятельств, сферой
тупых придворных, мертвых королей,
развратных королев и привидений,
гнездящихся в подвалах. Мы-то знаем,
что предпочел лорд Гамлет».
Я тонул
в водовороте слов.
«Но остается, —
он улыбнулся, — череп».
«Череп?!»
«Череп
Йорика, шута. Вот это символ!
(Поскольку плоть — лишь оболочка духа,
как весь наш мир — забытый Богом дом.)
Да, это символ: дна, земли, подножья
той лестницы, где нету Бытия,
где все — лишь Становленье! И отсюда
мы, поднимаясь шаг за шагом, видим
слуг, лордов, королеву, короля,
стоящих — каждый на своей ступеньке —
по мере их сближенья с Бытием.
И вот мы достигаем высшей точки.
И кто же, — подмигнул он, — милый друг,
из наших общих там стоит знакомых?»
«Конечно, Гамлет!» — я воскликнул.
И,
клянусь я, он готов был согласиться,
когда из губ, уже сжимавших «да»,
рванулось «нет!», и извращенный пламень
сверкнул в его глазах. «Не Гамлет, нет!
но... — (пауза актера) — призрак!»
«Призрак?»
(Он превратить способен в попугая.)
«Да, призрак, дух отца... Ах, как все это
желудок согревает!» Он наполнил
бокалы наши, отпил и, еще
не проглотив, уже понесся дальше:
«Итак, рассмотрим уровни. Возьмем
символизирующий землю череп
и призрак — символ духа. Так. Сложив
их вместе, мы получим человека —
банальный винегрет из Бытия
и Становленья. Но отнимем череп:
в остатке — чистый дух. Отнимем призрак,
и остается голая земля.
Но, — и в лицо мое уткнулся палец, —
но переходим в следующий круг.
По самоей своей природе призрак
есть вещь, которой более всего
венчать пристало лестницу. И это
нас переводит в третий круг, где призрак
есть тот предел, к которому наш принц,
как все на свете, видимо, но также
как движущая сила этой мрачной
истории, стремится, видя в нем
цель всей своей возвышенной борьбы,
последнюю и высшую реальность!
Хо! Это — новый, совершенный круг!
Мы переходим здесь от духа к духу!
От призрака отца, что заварил
всю эту кашу, к призраку, который
гораздо выше, — к вашему дружку, —
достигшему, расхлебывая это,
столь полного расцвета, о котором
поведал он в той фразе... Да, от духа
отца и к духу сына... и потом...
Хо! Эврика...»
Исполненный неверья
взгляд оживил черты его, и он,
макнув перо в бутылку, стал царапать
отрывочные фразы на клочке
бумаги, бормоча: «Но это... это...
ха-ха, компрометирует, мой друг,
Святую Трои... Колесо внутри
другого колеса... ха-ха... орбита
внутри орбиты...»