ЗАВЕЩАНИЕ
Пред тем как в смертный час произнести «Прости»,
Позволь мне кое-что, Любовь, произнести
Насчет наследства. Завещаю аз
В дар Аргусу стоглазу пару глаз,
Коль зреть им суждено, когда ослепну я;
Коль нет, их слепоту — тебе, любовь моя.
Язык — Молве, мой слух — шпионящим послам,
А слезы — женщинам или морским волнам.
Ты, о Любовь, той вверив наугад,
В чьем сердце равных мне, как в океане — гад,
Учила тем давать, кто чересчур богат.
Светилам и телам небесным отдаю
Я постоянство. Искренность свою —
Иезуитам, знатокам души,
И капуцинам — все мои гроши.
Пусть верность заберет придворный приживал.
Немногословность же всем тем, кто побывал
За рубежом, с готовностью отдам.
Свою задумчивость дарю шутам.
Ты, о Любовь, с той выдумав связать,
Чье сердце вообще бессильно осязать,
Учила тем давать, кто неспособен взять.
Католик, веру в дар я Римской церкви шлю.
А сумму добрых дел раскольникам велю
Доставить в их любезный Амстердам.
Учтивость и приветливость отдам
В любой колледж, известный нынче мне,
Преподавателям. А скромность — солдатне,
Что так же нужно ей, как цифры — букварю.
Свое терпение картежникам дарю.
Ты, о Любовь, ту выбрав целью мне,
Кому моя любовь была чужда вполне,
Тем учишь слать дары, кому претят оне.
Кто был мои друзья, тем завещаю сим
Я репутацию свою. Врагам своим —
Прилежность. А сомнения свои
Вверяю вам, учителя мои.
Излишествам, врачам — болезни, смерти страх.
Природе — все, что мной написано в стихах.
Эпохе и стране, над коей ночи тьма, —
Находчивость и остроту ума.
Ты, о Любовь, судив, чтоб сердце завещал
Той, образ чей мою Любовь предвосхищал,
Звала дарами мнить все то, что возвращал.
Тому, по ком в ночи последний раз
Ударит колокол, я жертвую сейчас
Труды по анатомии. В Бедлам —
Моих бесплодных проповедей хлам.
Коллекцию монет изысканную, где
Есть древнеримские, — томящимся в нужде.
И тем, кто счастье за морем привык
Искать себе, — мой английский язык.
Тот, о Любовь, заставлю чтить сосуд,
Которому милей молокососов блуд.
Твори ж моим дарам такой же мерзкий суд.
Поэтому дарить отказываюсь впредь,
Но целый мир убью, поскольку умереть —
Вселенную разрушить навсегда.
Тебя, Любовь, подавно. И тогда
Все прелести твои не больше восхитят,
Чем золото в копях, где рыться не хотят.
И будут не нужней здесь все твои красы,
Чем мертвому песочные часы.
Ты, о Любовь, ту повелев любить,
Кому с тобой и мной равно противно быть,
Принудила к тому, чтоб всех троих убить.
Из КОНСТАНТИНА КАВАФИСА
ДАРИЙ
Поэт Ферназис трудится над главной
главой своей эпической поэмы
о том, как Дарий, сын Гистаспа, стал
властителем в большой державе персов.
(И Митридат наш, чтимый, как Евпатор
и Дионис, в цари помазан им.)
Однако, тут необходим анализ,
анализ чувств, владевших им в ту пору.
Высокомерье? Алчность? Вряд ли: Дарий
не мог не видеть суетность величья...
Ферназис погрузился в размышленье...