— Раб, пойди сюда, послужи мне! — Да, мой хозяин. Чем?
— Я хочу сотворить злое дело, понял?
— Сотвори, хозяин. Конечно, сотвори злое дело.
Ибо как же иначе набить себе брюхо?
Как, не творя злого дела, тепло одеться?
— Нет, раб! Не буду творить злых дел!
— Злодеев потом убивают или сдирают живьем кожу и ослепляют,
а то — ослепляют, сдирают живьем кожу и бросают в темницу.
VII
— Раб, пойди сюда, послужи мне! — Да, мой хозяин. Чем?
— Я хочу влюбиться в женщину. — Влюбись, мой хозяин! Влюбись!
Кто влюбляется в женщину, забывает печали и горе.
— Нет, раб! Не буду влюбляться в женщину!
— Не влюбляйся, хозяин. Не надо.
Женщина — это силок, западня, темный капкан.
Женщина — острый стальной нож по горлу мужскому во тьме.
VIII
— Раб, пойди сюда, послужи мне! — Да, мой хозяин. Чем?
— Скорей принеси воды, я омою руки: хочу принести жертву богу.
— Принеси жертву богу, принеси жертву богу.
Кто приносит жертву богу, наполняет сердце богатством:
он проникается щедростью и раскрывает свой кошелек.
— Нет, раб. Не буду я приносить жертву.
— Ты прав, хозяин. Не надо!
Разве приучишь бога ходить за тобой, будто пса!
Он все время требует послушания, обрядов, жертв!
IX
— Раб, пойди сюда, послужи мне! — Да, мой хозяин. Чем?
— Я хочу вложить деньги с процентом, я дам денег в долг под процент!
— Да, вложи деньги с процентом, ссуди деньги под процент!
Кто деньги дает под процент, сохраняет свое и имеет огромную прибыль.
— Нет, раб! Не буду ссужать и вкладывать тоже не буду!
— Не ссужай, мой хозяин. Не делай вклада.
В долг давать — что женщину полюбить; а получать — что иметь дурных детей:
люди всегда клянут тех, чей хлеб едят.
Они тебя невзлюбят и будут стараться уменьшить прибыль.
X
— Раб, пойди сюда, послужи мне! — Да, мой хозяин. Чем?
— Я совершу подвиг на благо страны!
— Ты молодец, хозяин, ты молодец! Соверши!
Имя свершившего подвиг на благо страны попадет в золотую печать Мардука.
— Нет, раб! Не буду я подвигов совершать на благо страны.
— И не надо, хозяин. Не стоит.
Встань и пройдись пешком по древним руинам,
погляди на черепа простолюдинов и знати:
кто из них был злодей, кто — благодетель?
XI
— Раб, пойди сюда, послужи мне! — Да, мой хозяин. Чем?
— Если все это так, то что есть добро?
— Это если тебе сломать шею и мне
и бросить обоих в реку — вот и будет добро!
Кто из людей своим ростом до неба достанет?
Кто широтой обоймет равнины и горы?
— Ну, раз так, я должен убить тебя, раб. Лучше пусть сперва ты, а я после.
— Значит, хозяин думает, что без меня сможет прожить целых три дня?
ЭПИТАФИЯ КЕНТАВРУ
Сказать, что он был несчастлив, — сказать либо слишком много,
либо слишком мало — смотря с кем говорить.
Но запах он издавал довольно мерзкий,
да и угнаться за ним на скаку было не легко.
Он говорил, что его замышляли как памятник, но что-то сбоило:
утроба? конвейер? экономический спад?
Или просто войны не случилось, с врагом помирились,
и он остался как был — видимо, чтоб воплощать
Непреклонность, Несовместимость — нечто, что подтверждает
не уникальность и не добродетель, а лишь вероятность.
Годами, как облако, он бродил по оливковым рощам,
дивился на одноногость — мать неподвижности.
Научился лгать себе, и сделал это искусством
(в отсутствие лучшего общества, и чтобы не спятить).
И умер совсем молодым — оттого, что его животная часть
оказалась менее прочной, чем человечья.
ТРАНСАТЛАНТИЧЕСКОЕ
Последние двадцать лет были хороши, в общем, для всех,
кроме мертвых. А может, и для них тоже.
Может быть, сам Господь Всемогущий стал чуть-чуть буржуазен
и платит кредитной карточкой. Ибо иначе ход времени
лишается смысла. Отсюда — воспоминания, мемуары,
ценности, манеры. Надеешься лишь, что еще не растратил дотла
отца или мать, или их обоих, и горстку друзей,
когда они прекращают являться в снах. Сны,
в отличие от городов, становятся тем менее людными,
чем больше стареешь. Поэтому вечный покой
упраздняет анализ. Последние двадцать лет были хороши,
в общем, для всех, составив посмертную жизнь
для мертвых. О качестве жизни можно поспорить,
но не о длительности. Мертвые, видимо,
без возражений примут статус бездомных и будут спать в подворотнях
или глядеть, как брюхатые подлодки
приходят в родной загон из кругосветного плавания
без того, чтобы уничтожить жизнь на земле, и даже
без флага, достойного взвиться на мачте.