Интересно в этих двух строках только второе в тексте появление прилагательного «стройный» — может быть, не слишком подстегивающего воображение и наводящего на мысль, что в период работы над стихотворением это было просто одно из любимых словечек автора. Но ведь ему было двадцать девять лет, и привязанность его к этому эпитету, вероятно, можно понять.
Крылья у лодыжек Гермеса — безусловно, столь же стандартная деталь его облика, как лира у Орфея. Что они «слегка трепещут», говорит о малой скорости, с которой движется этот бог, тогда как руки Орфея, которые
означают нечто противоположное: скорость, с которой он движется, равно как и место, по которому он движется, исключают использование его инструмента до такой степени, что превращают лиру в декоративную деталь — виньетку, достойную украсить какой-нибудь классический карниз.
Но две строки спустя все это изменится.
Если иметь в виду голосовые свойства человеческой речи, то самый непонятный аспект ее записи — это горизонтальность. Идет ли она справа налево или наоборот, все средства для передачи многочисленных модуляций тона сводятся к восклицательному и вопросительному знакам. Запятая, точка с запятой, двоеточие, тире, скобки, точка — все эти знаки размечают линейную, а значит, горизонтальную версию нашего словесного существования. В результате мы в такой степени свыкаемся с этой формой передачи нашей речи, что в разговоре придаем своим высказываниям определенный психологический или, как минимум, тональный эквивалент горизонтальности, именуя его то уравновешенностью, то логикой. Если вдуматься — добродетель горизонтальна.
Это логично, поскольку ведь такова же и земля под ногами. И все-таки, если говорить о нашей речи, порой можно позавидовать китайским знакам с их вертикальным расположением: наш голос мечется в разных направлениях; или еще иногда хочется пиктограмм вместо идеограмм. Ибо даже и в нынешней очень поздней фазе нашего победного эволюционного процесса мы испытываем дефицит в средствах передачи на бумаге тональных изменений, сдвигов в логическом ударении и т. д. Графика наших фонетических алфавитов далеко не достаточна; такие типографские трюки, как переход с одной строки на другую или пробелы между словами, не дают полноценной системы нотации и только зря занимают место.
Письменность возникла так поздно не потому, что древние были тугодумы, но из-за предчувствия ее неадекватности человеческой речи. Сила мифов, возможно, связана как раз с их устным и вокальным превосходством над письмом. Всякая запись по определению редуктивна. Письменность, в сущности, — это след — я убежден, что так она и началась, — оставленный на песке опасным ли, миролюбивым ли, но направляющимся куда-то существом.
И вот, две тысячи лет спустя (две тысячи шестьсот, точнее говоря, поскольку первое упоминание об Орфее датируется шестым веком до Р. Х.[406]) наш поэт, пользуясь структурно выстроенным стихом — выстроенным именно чтобы подчеркнуть эвфонические (т. е. вокальные) свойства написанных слов и цезур, их разделяющих, — фактически возвращает этот миф к его дописьменным вокальным истокам. С вокальной точки зрения стихотворение Рильке и древний миф суть одно. Выражаясь точнее, их эвфоническая разность равна нулю. Именно это он и показывает двумя строками позже.
Двумя строками позже вводится Эвридика, и происходит вокальный взрыв:
Мотив лиры прорывается здесь полноголосным пением. И провоцирует его даже не сама Эвридика, а эпитет «возлюбленная». И дается нам здесь не ее портрет, но главная характеристика Орфея, которая чрезвычайно близка к автопортрету пишущего или, во всяком случае, к описанию его ремесла.
406
Первыми упоминаниями можно считать:
1. Фрагмент Алкея из Мителены (ок. 626–622 – после 580 до н. э.): «Ор<фей> насиловал судьбу...» (Фрагменты ранних греческих философов. Ч. I / Изд. подг. А. В. Лебедев. М.: Наука, 1989. С. 37);
2. Фрагмент Ивика из Регии (2-я пол. VI в. до н. э.): «...Славноименного Орфея...» (frg. 306 (25) PMG. Page) (Там же);
3. Фрагмент Симонида Кеосского (556–468 до н. э.) (frg. 567, перевод С. Ошерова). (Эллинские поэты VIII–II вв. до н. э. Эпос, элегия, ямбы, мелика / Изд. подг. М. Л. Гаспаров и др. М.: Ладомир, 1999. С. 375.)
Трагедия об Орфее приписывалась также полулегендарному Аристию (Аристею) из Проконнеса (VI в. до н. э.) (frg. 4a Snell) (См.: Гигин. Мифы. СПб.: Алетейя, 1997. С. 259 прим.; далее: Гигин. Мифы).