— На счетах щелкать.
— Отделом кадров заведовать.
— Об удобрениях статью переводить.
— В Улан-Баторе.
— Или в Караганде.
— В лучшем случае.
— Езус Мария! Езус Мария. И это — мозг нации! Ведь пресса здесь через двадцать минут будет! Если мы не проголосуем, вы в Караганде этой уже и послезавтра окажетесь. Ну — через неделю. Потому что, если тирания — пусть и левая, — пресса взбесится. А пресса взбесится — Сам взбесится. Даже если и не взбесится — получается: он тиранию поощряет. Да просто посол ихний взбесится и танки вызовет. И нас всех к чертовой матери свергнут — при поддержке народных масс. Это и будет Эйзенштейн. Дошло?
Пауза.
— Доходит, Базиль Модестович.
— То-то, Петрович. И пусть я буду в меньшинстве и против. Какая же это демократия, сам говоришь, без оппозиции. Я и буду оппозиция. Лояльная то есть. Потому что оппозиции доверять нельзя, а мне — можно. То есть я сам себе и доверяю. То есть во главе оппозиции должен стоять человек, которому доверяешь, как самому себе. Чтобы ее контролировать. А такого человека нет. Я бы даже бабу свою не назначил.
— Ага, баба — та же оппозиция. Доверять еще можно, но контролировать нельзя.
— Доверять тоже. Нет такого человека, которому доверять можно. Такой человек только я. Поэтому я должен быть оппозиция. Доходит?
— Доходит.
— Уже дошло.
— Почти.
— Я — меньшинство, вы — большинство. Я уступаю. Это и есть демократия — когда меньшинство уступает.
— Я думала: это когда меньшинство и большинство равными правами обладают.
— И когда танки выводятся.
— Или когда меньшинство большинством становится.
— В результате голосования.
— Ага, и наоборот.
— То есть когда меньшинство большинству подчиняется.
— Или наоборот. Как в нашем случае.
— Да какое же Базиль Модестович меньшинство? Большинство он.
— Субъективно — да, но объективно — нет.
— Как раз наоборот: объективно да, а субъективно нет.
— Все дело, кто — субъект.
— Кто объект-то, оно известно.
— Да на то и голосование, чтоб объективное от субъективного отделить!
— А если получится, что он меньшинство, а мы большинство?
— И слава Богу, Цецилия.
— А если наоборот?
— Восторжествует субъективизм.
— А если единогласно?
— Тогда переголосуем. Так, Базиль Модестович?
— Угу. Только побыстрее!
— Даже если он в меньшинстве окажется?
— Да прекрати ты сентиментальничать, Цецилия!
— В самом деле... даже неловко как-то...
— В худшем случае, Цецилия, представь следующее: он — меньшинство, которое о судьбе большинства заботится. Обо всех нас, не о себе одном.
— Тебя включая.
— И все равно мне не нравится. Какой-то наш Базиль Модестович меньшевик получается.
— Да говорят же тебе, Цецилия: не 17-й год.
— Да. Не говоря о том, что тогда большинство о меньшинстве позаботилось..
— Точнее, большевики меньшевиков победили.
— Что значит — точнее? Что ты этим, Густав, хочешь сказать?
— Что победа большинства над меньшинством и большевиков над меньшевиками — не одно и то же. Ровно наоборот, между прочим. В процентном отношении, во всяком случае. По отношению к нации большевики ничтожным меньшинством были.
— Ну, заговорил! Базиль Модестович, слышь, что Густав несет? Да тебе за такие речи... Где мой портфель?
— А, пусть его, Петрович. Пятнадцать минут осталось. Ну-с, господа министры, — голосуем?
— Да как же, Базиль Модестович! Это ж чистая контрреволюция. Его брать надо!
— Нельзя его брать, Петрович: он нам для кворума нужен.
— Трое за, один против — это победа большинства. Двое против одного — драка в подворотне. Без Густава получается не голосование, а черт те что. Позор в глазах мировой общественности. Сначала, говорю, проголосовать надо.
— А после? После мы его берем, да?
— А после, Петрович, если большинство победит — Густава брать не за что. Потому что после будет демократия. Что до демократии было контрреволюцией, при демократии — славное прошлое.
— Тогда я, Базиль Модестович, против демократии! Кого же мне при ней брать? Себя, что ли?
— Потому-то ты и должен голосовать за. То есть примкнуть к большинству. Насчет кого брать при демократии — не волнуйся: этого добра всегда хватает. Масса людей будет против, в оппозиции. С меня можешь начинать. Хотя я — оппозиция лояльная.
— Да как ты можешь, Базиль Модестович, говорить такое? Да чтоб я...
— Тебе же легче, Петрович, будет: при демократии, я имею в виду. Работы меньше. Сначала тех, кто за демократию, выпустишь. Это тебе на несколько лет хватит. Потом тех, кто против, хватать — это ж совсем не бей лежачего. Старая гвардия и т. д. — да ты их и знаешь лучше.