Бросается к выходу. Путь ему преграждает Медведь с револьвером в руке.
— Не валяй дурака, Петрович. Сядь и кончай пельмени, а то остынут.
Петрович, совершенно уничтоженный, бредет к столу, бросает портфель на стол и садится.
— Топтыгин теперь, значит, на тебя работает.
— Для меня это, честное слово, Петрович, такая же неожиданность, как и для тебя.
— Просто ученый Медведь, Базиль Модестович. Пережитки фольклора. Цыгане раньше на ярмарке с таким выступали.
— Но — неодушевленный.
— Единственное утешение. Но надо еще проверить.
— Многоцелевой робот, наверное. Непрерывная трансляция плюс защита интересов вкладчиков. Логическое завершение принципа скрытой камеры.
— Я и говорю: следят.
— Так ведь только за экономикой, Петрович.
— Цецилия, дай Густаву воды.
— Спасибо, мне уже лучше.
— Тогда садись и кончай креветки.
— С пивом, Густав. Пиво еще осталось.
— И ты тоже, Петрович. Охолонуть не мешает.
— Да я, Базиль Модестыч, уже.
— Между прочим, Петрович, ты на каком языке в Париже объясняться собирался?
— Ну, на этом. Там эмигрантов наших полно. Половина до сих пор на меня работает.
— А деньги куда?
— Ну, в банк, наверное.
— В какой?
— Да не все ли равно? Зачем зря мучаешь, Базиль Модестыч?
— А ты представляешь себе, какие там налоги? Представляешь себе, что налогами этими тебя бы обобрали в одночасье — особенно если без гражданства — почище, чем ты только что пытался нас?
— Зачем человека зря мучить?
— Затем, что деньги лучше вкладывать помалу в разные вещи, чем в банке держать, Петрович. Пора бы тебе это знать, тем более — пенсия не за горами. Землю хорошо купить или, скажем, дом. Недвижимость, словом. И лучше это делать отсюда, чем на месте: опять-таки из-за налогов.
— Да что ж ты, Базиль Модестыч, со мной делаешь...
— Эх, Петрович, все мы тут — люди временные. И ты, и Густав, и Цецилия, и я. И не потому что демократия с ее выборами — с этим-то мы разберемся. Просто возраст не тот. К двухтысячному году нас тут не будет, и газированную монополию — даже если она наступит — мы не увидим. В худшем случае, нас свергнут, как сам знаешь где в 17-м году, в лучшем — марку выпустят за то, что демократию ввели. Так что не надо все самому хватать, надо и о других подумать. Не говоря о том, что и вообще на четыре все делится как-то легче, чем на три.
— Базиль Модестыч, голубчик ты мой...
— Петрович, не превращайся в бабу.
— Да, Петрович, выпейте пива.
Входит Матильда в пятнистой, а-ля леопард, комбинации, катя перед собой коляску, на которой возвышается большая картонная коробка, на которой стоит поднос с десертом. Медведь «настраивается» на Матильду.
— Десерт, дамы и господа! А это (указывая на коробку) для вас, г-н Президент. Из Лондона. И еще, г-н Президент: в городе большая демонстрация. Направляется к дворцу. Бон апети, дамы и господа!
— Гермес?
— Видаль Сассун.
Матильда выходит.
— Они теперь повадились уже и по вечерам шляться.
— Вряд ли это серьезно.
— Тем более вечером иностранные корреспонденты ужинают.
— Не то что местные!
— Может, из-за цен?
— Вряд ли. Ценами теперь не удивишь.
— Может, опять канализационные трубы лопнули?
— Да, вчера ночью мороз был сильный.
— Скорей всего, это мои новые законы против нищих.
— Полицию, что ли, вызвать?
— В самом деле, Петрович, позвоните и узнайте, в чем там дело.
— Ладно, только торт шоколадный с абрикосами не весь съедайте.
Петрович идет к рабочему столу Главы государства, поднимает трубку и набирает номер; в то же время Медведь оборачивается к окну и обращает свою морду вовне.
— Густав, подели торт на четыре части.
— С удовольствием.
— Не то что портфель, а?
— Портфель невозможно.
— Да тем же ножом.
— Ха-ха.
— Не могу, г-н Президент. Национальное достояние.
— Густав, вы — душка. Национальное!
— Вон нация твоя — к дворцу идет.
— Может, он сам их и подговорил.
— Как вы можете так думать, Базиль Модестович!
— Что слышно, Петрович?
— В полиции занято.
— Как? Они уже полицию заняли?!
— Да нет, телефон.
— Телефон и телеграф?
— Успокойся, Цецилия. Просто занято. Короткие гудки.
— А-а-а...
— Торт возьми. Чудный. Густав тебе отрезал.
— Сначала дозвонюсь.
— Да не волнуйся ты! Вон Топтыгин на стреме.
— Торт-то торт, а как насчет этого? (Кивает на портфель).