— Похвально-похвально. Но что будет с твоим французским, английским, немецким? Не считая славянских, не считая местного? У тебя все-таки дипломы. И по музыковедению тоже.
— Для этого, господин Президент, существует подсознание. В просторечии — память. Расположено у человека в мозжечке, точней в гипоталамусе, то есть редуцированный хвост. У леопарда, как я сказала, он достигает 90 см.
— Так-с. И когда предполагаешь озвереть окончательно? То есть — подать заявление об уходе?
— Учитывая темпы тренинга, господин Президент, к следующим выборам.
— Даже если меня переизберут?
— Боюсь, что да.
— О-кей, спасибо за предупреждение. Ступай переводи.
— Слушаюсь. (Медведю.) А ну одзынь, грызло! РРРРРРРР-РРРРР!
Медведь в ужасе отшатывается. Той же пружинистой походкой Матильда уходит.
— Н-да, разница поколений.
— Нам увядать, а им цвести.
— Спятила, видать.
— Все-таки напряжение.
— Просто показатель всеобщего озверения.
— Ну, это ты, Густав, хватил!
— Да? А на стадион кто валит?
— Так это же толпа. Демонстрация.
— По-вашему, толпа — демонстрация, а по-нашему — стадо.
— Ну, если приглядываться...
— Вот именно! Носороги, бараны, буйволы.
— Козлы!
— И все прут куда-то! Мешают транспорту. Мне моего пуделя...
— Транспорту?! А транспорт что такое? Особенно издали?
— Четырехколесное, извивающееся...
— Не говоря такси. Всё пятнистое.
— Действительно озверение.
— Вот она и нахваталась.
— Поразительно, что у них еще возникают разногласия.
— Козел барана за животное не считает!
— Не что иное, как национализм.
— Скорее — расизм.
— Во всяком случае — шовинизм.
— Дай им волю, они все между собою перегрызутся.
— А ничего она Топтыгина отшила, а?
— Ага! Получается.
— Тем более, что — неодушевленный.
— Это на тебя, Цецилия, он неодушевленный, а на Матильду..
— Петрооович!
— Чего «Петрооович»? Вон у него — эрекция.
— Петрович, да это же камера.
— Какая разница!
— А такая, что — постоянная.
— Подумаешь! Постоянная камера. Экая невидаль.
— «Подумаешь»? Непрерывная трансляция! Иногда — крупным планом! Крупным — общим, крупным — общим.
— Забыла ты, видать, Цецилия, как это делается.
— Петрович, как вы смеете!
Поцелуй «в диафрагму».
— В самом деле, Петрович...
— Ааа... (Машет рукой.) Сидят они небось сейчас там, на Западе, смотрят на экран и лыбятся. А на экране — мы.
— Н-да, этого им не понять.
— Этого, Густав, никому не понять.
Пауза.
— С другой стороны, им виднее.
— Хотя и перебивается рекламой.
— А еще говорила — постоянная.
— Постоянная, но перебивается рекламой!
— Может, раздеться до трусов и показать им «корнфлекс»?
— Или — кетчуп.
— Это только собьет их с толку.
— Тем лучше.
— Чем лучше-то, Петрович?
— А тем, что если нам происходящее непонятно, то им и не должно.
— Что ж, пожалуй, это единственный доступный нам в данный момент способ поменяться местами...
При этих словах все четверо плюс фиксирующий эту сцену Медведь приближаются к рампе, держа в руках кто — пакет «корнфлекса», кто — бутылку кетчупа, кто — блок «Мальборо» и т. д. Пантомима — жестикуляция и оскал — рекламы, секунд на 30. Некоторое время смотрят в зал.
— Видишь что-нибудь?
— Нет.
— А ты, Петрович?
— Снег идет. Или это — помехи?
— Помехи могут быть только у них. У нас — снег.
Разбредаются по своим местам.
— Не думаю, что мы можем им что-либо продать.
— Н-да, не с нашими внешними данными.
— Даже ихнюю собственную продукцию.
— Не говоря — отечественную.
— Но и купить ничего не можем.
— Это, пожалуй, утешение.
— Н-да, рокировка не удалась.
— Зато пат.
— Остаются только займы.
— С чудовищными процентами.
— Я и говорю — пат.
— Десять процентов — чудовищно? Ты считаешь, Густав, что наши десять процентов чудовищно?
— Да я не про вас — эээээээ — нас говорю. Про нацию.
— Но им же девяносто процентов остается!
— Да, но девяносто-то эти процентов под двадцать процентов ссужаются! Нации их никогда не выплатить. Ни в этом поколении, ни в следующем. Даже если мы станем размножаться, как кролики. Петрович прав: действительно пат.
— Тогда, может, не оставлять им девяносто процентов? Не обременять нацию? Оставим им восемьдесят — хотя даже это многовато... Оставим им семьдесят, а, чтоб бабам не надрываться? В конце концов, тридцать процентов мы можем взять на себя. Да и компьютеру проще будет. Как думаешь, Базиль Модестыч?