25
Титир; но я удивлен и диву даются со мноюВсе пастухи на полях земли сицилийской, что МопсуЛюбо под Этною жить на скудных скалах Циклопов».Только он кончил, как вдруг перед нами, совсем запыхавшись,Стал Мелибей, и едва он способен сказать был: «О Титир!» —
30
Смех одолел стариков, что юноша так запыхался,Точно сиканов, когда Сергест сорвался с утеса.Старший седую тогда с зеленого голову дернаПоднял и так обратился к нему, раздувавшему ноздри:«О неуемный юнец, по какой ты внезапной причине
35
Опрометью прибежал, своих легких в груди не жалея?» Тот в ответ ничего, но лишь только тронуть собралсяОн тростниковой своей свирелью дрожащие губы,Вовсе оттуда не свист до жадного слуха донесся,Но, когда юноша звук постарался извлечь из тростинок —
40
Чудо, но я говорю по правде, — тростинки запели:«Там, где под влажным холмом встречается Сбрпина с Реном»;Если же три бы еще они лишних выдули вздоха,Сотней тогда бы стихов усладили селян онемелых.Титир и Алфесибей внимательно слушали оба,
45
Алфесибей же с такой обратился к Титиру речью:«Что же, почтенный старик, ты росистые земли ПелораБросить решишься, пойти собираясь в пещеру Циклопа?» Он: «Не боишься ли ты? Что меня, дорогой мой, пытаешь?» Алфесибей же: «Боюсь? Пытаю?» — на это ответил.
50
«Иль непонятно тебе, что дудка божественной силойПела? Подобно тому тростнику, что от шепота вырос —Шепота, что возвестил о висках безобразных владыки,Бромия волей Пактола песок озлатившего ярко?Но коль зовет к берегам она Этны, покрытою пемзой,
55
Старец почтенный, не верь облыжному благоволенью,Местных дриад пожалей и овец своих не бросай ты;Горы наши, леса, родники по тебе будут плакать,Нимфы со мной тосковать, опасаясь несчастий грядущих,Да и Пахин изойдет от собственной зависти давней.
60
Будет досадно и нам, пастухам, что тебя мы знавали.Не покидай, умоляю тебя, о старец почтенный,Ты ни ручьев, ни полей, твоим именем славных навеки!» «Больше, по правде скажу, половины этого сердца, —Тронув рукою его, престарелый Титир воскликнул, —
65
Мопс, съединенный со мной ради тех взаимной любовью,Что убежали, боясь злокозненного Пиренея!Думал он, что на брегах от Пада справа и слеваОт Рубикона живу я в Эмилии, к Адрии близко;Он предлагает сменить на этнейские пастбища наши,
70
Не сознавая, что мы вдвоем обитаем на нежнойГор Тринакрийских траве, которой в горах сицилийскихЛучше нет никакой для пищи коровам и овцам.Но, хоть и надо считать, что хуже лугов на ПелореСкалы этнейские, все ж навестил бы охотно я Мопса,
75
Бросив стада мои здесь, не страшись я тебя, Полифема».Алфесибей возразил: «Полифема-то кто ж не боится,Раз он привык обагрять свою пасть человеческой кровьюС самых тех пор, что увидеть пришлось в старину Галатее.Как разрывал он, увы, несчастного Ацида чрево!
80
Чуть не погибла сама! Могла ли любовь пересилитьБешенство гнева его и огонь его ярости дикой?Ну а легко ль удержал свою душу в трепетном телеАхеменид, как циклоп упивался друзей его кровью?Жизнью своей умоляю тебя, не поддайся влеченью
85
Страшному, чтобы ни Рен, ни Наяда не отняли этойСлавной у нас головы, которую зеленью вечнойДевы высокой венчать стремится скорее садовник».Титир, с улыбкой и всей душою его одобряя,Выслушал молча слова великого стада питомца.
90
Но так как кони, эфир рассекая, неслися к закату,Быстро тень наводя на все бросавшее тени,Посохоносцы, покинув леса и прохладные долы,Снова погнали овец домой, а лохматые козыК мягкой траве луговин повели за собою все стадо.
95
Неподалеку меж тем Иолай хитроумный скрывался,Слышал он все, а потом и нам обо всем рассказал он.Мы же, о Мопс, и тебе поведали всю эту повесть.
Вопрос о воде и земле
Dubia
Всех и каждого, кто увидит это писание, Данте Алигьери, флорентиец, ничтожнейший среди подлинно философствующих, приветствует именем Того, кто есть источник истины и свет.
Да будет всем вам ведомо, что, когда я находился в Мантуе, встал некий вопрос, по поводу которого многократно возникал шум, касавшийся больше внешней видимости, чем существа дела, так что вопрос этот оставался нерешенным. Вот почему, будучи с детства воспитываем в неуклонной любви к истине, я не мог потерпеть, чтобы помянутый вопрос оставался необсужденным, и мне приятно было раскрыть в отношении него правду, а равно и опровергнуть контраргументы, — как из любви к истине, так и из ненависти ко лжи. И дабы недоброжелательство многих, привыкших сочинять неправду в отсутствие людей, которым они завидуют, не изменило бы как-нибудь за моей спиной хорошо сказанное, мне захотелось, кроме того, на этих листах, писанных моею собственной рукой, оставить то решение, которое было мною предложено, и очертить пером форму всей диспутации.
Итак, вопрос стоял о положении и фигуре (т. е. о форме) двух стихий, а именно воды и земли; и здесь под словом «форма» я понимаю ту, которую Философ в «Продикаментах» относит к четвертому виду качества. Притом вопрос был ограничен следующей проблемой как началом всей подлежащей отысканию истины: вода в своей сфере, то есть в своей естественной окружности, оказывается ли где-нибудь выше, чем выступающая из вод суша, обычно называемая обитаемой четвертью земли. И доказывалось, что да, на основании многих доводов, из которых я, опустив кое-какие из-за легковесности, сохранил пять, имевших видимость известной убедительности.
Первый довод был таков: невозможно, чтобы у двух окружностей, неодинаково отстоящих друг от друга, был один и тот же центр; окружность воды и окружность земли неодинаково отстоят друг от друга; следовательно… и т. д. Далее аргументация велась так: если центр земли есть центр вселенной, что подтверждается всеми, а все, что в мире имеет положение иное, находится выше, то делалось заключение, что окружность воды выше, чем окружность земли, ибо окружность охватывает со всех сторон этот центр. Бульшая посылка главного силлогизма выводилась как будто из того, что доказано в геометрии, а меньшая посылка — из показаний чувств, так как мы видим, что в одном месте окружность земли охватывается окружностью воды, а в другом месте нет.