Таким образом, поэзия Никитина первой половины 50-х годов отмечена противоречивыми чертами. Ей свойственны, с одной стороны, религиозные, консервативные и идиллические тенденции, с другой — в ней все сильнее начинают звучать некрасовские мотивы, мотивы демократические и социальные.
Эти противоречивые тенденции нашли свое отражение в первом сборнике стихотворений Никитина, который был выпущен в 1856 году.
Известно, что сборник встретил отрицательный отзыв Н. Г. Чернышевского в «Современнике». Отметив некоторую поэтическую выучку Никитина, критик увидел главный изъян его поэзии в отсутствии самобытности и в игнорировании жизненного материала, который давала поэту окружающая действительность.
Чем был вызван этот резкий приговор? Разумеется, немалую роль сыграло то, что реакционные литературные круги стремились выдать Никитина за главного выразителя народных интересов и народных чаяний. В конкретных литературных условиях 50-х годов это можно было понять как попытку противопоставить живописную народность Никитина революционной поэзии Некрасова.
Самобытным народным поэтом величал Никитина Кукольник. Чуть ли не единственным преемником Кольцова изображал его Нордштейн. В предисловии к сборнику 1856 года Д. Н. Толстой утверждал, что поэзия Никитина сосредоточивает в себе все элементы народного духа. И характерно, что определяющей чертой поэзии Никитина Д. Н. Толстой считал отсутствие в ней следов ♦байроновского отчаяния». В устах Д. Н. Толстого это означало, что Никитин чужд революционной страсти и энергии. Чернышевский в своей рецензии прямо полемизирует с этой апологетической линией.
Следует учесть немаловажное обстоятельство, крайне существенное для понимания тона и направленности рецензии Чернышевского. Сборник 1856 года давал о Никитине неполное и даже одностороннее представление. Те новые тенденции в его творческой деятельности, которые могли бы импонировать Чернышевскому, были представлены в этом сборнике весьма скудно. В числе шестидесяти одного стихотворения, включенных в сборник, в подавляющем большинстве были ранние вещи, а между тем в него не вошли такие стихотворения, как «Мщение», которое было опубликовано уже после смерти поэта, «Рассказ ямщика», «Рассказ крестьянки». Таким образом, сборник 1856 года выставлял Никитина в невыгодном свете.
Однако в этом же сборнике Чернышевский заметил и такие черты поэзии Никитина, которым принадлежало будущее. Перечисляя поэтов, стихам которых Никитин подражает, Чернышевский упоминает имя Некрасова. В рукописи рецензии имеется фраза, исключенная из печатного текста: «из г. Некрасова взяты также многие стихотворения».[14] Возможно, Чернышевский считал эти мотивы не характерными для Никитина, не придавал им серьезного значения и потому выбросил эти слова из печатного текста, лишь глухо упомянув Некрасова в ряду других поэтов, которым Никитин подражал. Но факт таков, что в сложном взаимодействии поэтических влияний, отразившихся в стихах Никитина, Чернышевский правильно уловил мотивы некрасовского творчества. Эти мотивы оказались более значительными и принципиальными, чем мог предположить Чернышевский.
Его рецензия произвела на Никитина тягостное впечатление. В письме к А. А. Краевскому от 20 августа 1856 года он писал: «Г. рецензент говорит, что автор не видит окружающего его мира, сомневается даже, есть ли у него сердце, иначе, дескать, оно сочувствовало бы окружающему миру, а это сочувствие вызвало бы наружу нечто новое... всеобъемлющий г. рецензент упустил из виду примирение автора с горькою действительностью: оно совершается не так скоро... Конечно, в настоящее время я сознаю смешную сторону моего заоблачного полета, но он был естествен, он был неизбежен, покуда не явилось это сознание» (стр. 219—220).
В словах Никитина не только полемика и раздражение: судя по его последней фразе, он сам понимал, что предшествующий этап его деятельности заключал в себе немало заблуждений. Рецензия Чернышевского, прямая и резкая, быть может даже не во всем справедливая, помогла, видимо, Никитину отчетливей постигнуть ложные тенденции его поэзии; она укрепляла в нем мысль о необходимости упорной и настойчивой борьбы за самобытность, за правду жизни. «В первом собрании моих стихотворений действительно много дряни», — писал он Майкову в 1858 году (стр. 234). Эта резкая и откровенная самооценка знаменовала большой внутренний рост поэта.