16. Гиспаусин, царь Харакса и местностей, прилегающих к Красному морю, имел восемьдесят пять лет, когда, заболевши, скончался. Тирей, третий после Гиспаусина царь, умер, тоже от болезни, на девяносто третьем году; а седьмой после Тирея царь Артабаз воцарился, возвращенный парфянами, в возрасте восьмидесяти шести лет. Камнаскир же, царь парфян, прожил целых девяносто шесть лет.
17. Жизнь Массиниссы, царя Мавритании, длилась девяносто лет. Азандр, которого божественный Август сделал из простого князька царем Боспора, насчитывая уже девяносто лет, оказывался не хуже любого молодого и в конном, и в пешем бою. Однако, когда он увидел своих переходящими во время битвы на сторону Скрибония, он отказался от пищи и скончался, прожив девяносто три года. Наконец, Гоэс, царствовавший, по словам Исидора харакского, в его время над оманами Счастливой Аравии, скончался от недуга на сто пятнадцатом году от рождения.
Вот — те цари, о долговечности которых повествуют историки, жившие до нас.
18. А теперь, поскольку среди философов и других ученых мужей также были люди, заботливо соблюдавшие строгий образ жизни и достигшие глубокой старости, отмечу из их числа тех, о ком имеются свидетельства историков, и в первую очередь скажу о философах.
Демокрит из Абдеры умер в возрасте ста четырех лет, отказавшись от пищи.
Музыкант Ксенофил, как говорит Аристоксен, приняв философию Пифагора, прожил в Афинах свыше ста пяти лет.
Солон, Фалес и Питтак, принадлежавшие к числу известных "семи мудрецов", дожили, все трое, до столетнего возраста.
19. Зенон, вождь и основатель стоического учения, достиг девяноста восьми лет; рассказывают, что, входя в народное собрание и споткнувшись, он воскликнул: "Зачем меня зовешь?" Вернувшись домой, Зенон отказался от пищи и так окончил жизнь.
Клеанфу, ученику и преемнику Зенона, было девяносто девять лет, когда у него появился нарост на губе. Клеанф решил умертвить себя голодом, но, как раз получив письма от некоторых друзей, он принял пищу, исполнил то, о чем просили писавшие и, снова отказавшись от пищи, покинул свет.
20. Ксенофан, сын Дексина, ученик Архелая, изучавшего природу, прожил девяносто один год; Ксенократ, ученик Платона, — восемьдесят четыре; Карнеад, вождь Новой Академии, — восемьдесят пять; Хризипп восемьдесят один; Диоген из Селевкии на Тигре, философ-стоик, — восемьдесят восемь; Посидоний из Апамеи в Сирии, гражданин Родоса, философ и вместе составитель исторических сочинений, — восемьдесят четыре; Критолай, перипатетик, — свыше восьмидесяти двух; божественный Платон — восемьдесят один.
21. Афинодор, сын Сандона, родом из Тарса, стоик, бывший учителем божественного императора Августа, добившийся облегчения налогов для жителей Тарса, скончался у себя на родине в возрасте восьмидесяти двух лет, и народ его ежегодно воздает ему почести как герою. Нестор из того же Тарса, стоик, учитель императора Тиберия, прожил девяносто два года; Ксенофонт, сын Грилла, — свыше девяноста лет.
22. Таковы знаменитые философы, известные своей долговечностью. Из историков Ктесибий скончался во время прогулки ста двадцати четырех лет, как сообщает Аполлодор в своей хронике.
Иероним, побывавший не раз на войне, перенесший немало трудов и ран, жил до ста четырех лет, как передает Агафархид в девятой книге своей истории Азии, дивясь этому человеку, который до последнего дня своего оставался живым собеседником, сохранил остроту всех чувств и безукоризненное здоровье. Гелланик с острова Лесбоса достиг восьмидесяти пяти, и Ферекид с Сироса — также восьмидесяти пяти лет; Тимей из Тавромения — девяноста шести. Аристобул из Касандрии прожил, говорят, более девяноста лет; историю же свою начал писать, когда ему минуло уже восемьдесят четыре, о чем он и сам говорит в начале своего труда. Полибий, сын Ликорта, из Мегалополя, возвращаясь верхом из загородной поездки, упал с лошади, после этого заболел и умер, восьмидесяти двух лет. Гипсикрат из Амиза, весьма ученый и разносторонний писатель, скончался в возрасте девяноста двух лет.
23. Из ораторов Горгий, некоторыми называемый софистом, дожил до ста восьми лет и скончался, отказавшись от пищи. Говорят, что на вопрос о причине его глубокой старости и полного обладания всеми органами чувств он ответил: "Это — потому, что я никогда не таскался по чужим пирушкам". Исократ, имея девяносто шесть лет отроду, написал свое сочинение «Панегирик». Когда же ему лишь одного года не хватало до ста, он, узнав, что афиняне разбиты Филиппом в битве при Херонее, горестно произнес стих Еврипида, применив его и к самому себе:
Затем добавил, что Элладу ждет рабство, и покончил с жизнью.
Аполлодор пергамский, оратор, бывший учителем божественного цезаря Августа и воспитателем его, вместе с философом из Тарса, Афинодором, прожил столько же, сколько и этот Афинодор: восемьдесят два года. Потамон, небезызвестный оратор, — девяносто лет.
24. Трагический поэт Софокл скончался девяноста пяти лет: он задохнулся, подавившись ягодой винограда. Под конец жизни собственный сын его Иофонт объявил его слабоумным, но Софокл прочел судьям своего "Эдипа в Колоне" и доказал этим произведением, насколько он — в здравом уме, так что судьи выразили ему свое сверхизумление, сына же самого признали сумасшедшим.
25. Кратин, сочинитель комедий, жил девяносто семь лет и перед самой кончиной поставил свою «Бутылочку», одержал победу и вскоре после этого умер.
26. Также и комик Филимон, подобно Кратину, прожил девяносто семь лет; однажды он спокойно лежал на своем ложе, но вдруг увидел, как осел поедает приготовленные для самого Филимона смоквы; он разразился смехом, кликнул слугу, велел ему, не переставая громко смеяться, подать ослу цельного вина выпить, но задохнулся от смеха и умер. Столько же, то есть девяносто семь лет, прожил, говорят, и комический поэт Эпихарм.
Анакреонт, поэт-лирик, жил восемьдесят пять лет, и Стесихор, тоже лирический поэт, столько же, а Симонид кеосский — свыше девяноста.
27. Из грамматиков — Эратосфен, сын Аглая, киренец, которого можно было бы назвать не только грамматиком, но и поэтом, философом, геометром, — этот Эратосфен прожил восемьдесят два года.
28. Также и про Ликурга, законодателя лакедемонян, пишут, что он жил до восьмидесяти пяти лет.
29. Вот сколько я сумел набрать для тебя царей и ученых. Правда, я обещал перечислить тебе и кое-кого из римлян и вообще из жителей Италии, прославившихся долговечностью, — но их всех, если богам будет угодно, я покажу тебе, совершеннейший мой Квинтилл, в другом сочинении.
ПРО ГЕРАКЛА
Перевод Н. П. Баранова
1. Геракла кельты называют на своем местном языке Огмием, причем изображают этого бога в очень странном виде: он у них оказывается глубоким стариком, с плешью на темени, с совершенно седыми остатками волос на затылке, с кожей, сморщенной и загорелой до черноты, как у старых мореходов. Скорее можно было бы предположить, что перед нами один из подземных обитателей Тартара, какой-нибудь Харон или Иапет, словом — кто угодно, только не Геракл. Но и в таком образе Огмий сохраняет все же снаряжение Геракла: львиная шкура накинута, палицу держит в правой руке, колчан подвешен, и натянутый лук выставляет вперед левой рукой, — словом, что касается снаряжения, это настоящий Геракл.
2. Я думаю, признаться, что кельты в насмешку над эллинскими богами придают Гераклу столь противный обычаю вид и подобным изображением бога мстят ему за то, что он однажды совершил нападение на землю их и угнал добычу, — когда в поисках стад Гериона он пробежал большую часть западных стран.
3. Впрочем, самое непонятное в этом изображении — еще впереди. Дело в том, что этот Геракл, хотя и старик, влечет за собой целую толпу людей, причем все привязаны за уши. А привязью служат тонкие цепочки, из золота и электрона сработанные и подобные прекраснейшим ожерельям. И вот, люди, увлекаемые столь слабой цепью, даже не помышляют о бегстве, хотя они могли бы легко убежать, и вообще не сопротивляются и ногами не упираются, не откидываются всем телом назад, борясь с увлекающей цепью, напротив, со светлыми и радостными лицами они следуют за уводящим их богом и, славословя его в один голос, сами спешат и, желая забежать вперед, ослабляют узы, и, кажется, опечалены будут, если получат свободу. Не премину я рассказать и о том, что показалось мне в этом изображении всего неуместней: не зная, куда прикрепить концы цепочек, — так как правая рука Геракла уже занята палицей, а левая — луком, — художник просверлил кончик языка, заставив бога языком увлекать пленников, и он ведет их таким образом, повернув к ним лицо и улыбаясь им.