Сочинения

Анастасия Харитонова вела очень замкнутый образ жизни и не могла иначе. Может быть, поэтому её стихи совершенно из другого теста. Из другого теста, ещё раз повторю:

            Среди глупцов недолжно быть поэтом:
            Бесславье — стыд, и слава — кабала.
            А мудрый — по одной строке узнает,
            Чем для меня земная жизнь была.

2

Первая книга стихов Харитоновой составлена ею из стихотворений 1982–1990 годов, то есть охвачен достаточно большой отрезок времени. Своим учителем в поэзии Анастасия считала Афанасия Фета. Помню, она рассказывала, как в юном возрасте, лёжа в больнице, она открыла томик Фета и была потрясена: ей открылось содержание его поэзии. С этого момента она поняла что-то и про себя и своё творчество, ей стало ясно, как писать. В 1990 году ей было всего двадцать четыре года. Я хочу привести одно её стихотворение того времени, чтобы высказать одно наблюдение. Вот как она писала в том временном промежутке:

            Пока мой голос был высок,
            Покуда я свободно пела,
            Рука робела взять кусок
            И сердце полюбить робело.
            Теперь душа немолода,
            И я за радостью и хлебом
            Тянусь открыто, без стыда,
            Как все под этим бедным небом.
            Давно раздроблен мой хребет.
            Господь поймёт и не осудит.
            Ни для кого бессмертья нет,
            И для меня его не будет.
            К чему ж губить земные дни?
            Возьму своё, как люди, с бою.
            И ничего, как все они,
            В тот мир не заберу с собою.

Эта робость души, свойственная, кстати сказать, и Фету, мне представляется ещё и чертой Михаила Лермонтова. При всей демонической гордыне поэтических персонажей Лермонтова в основе этой гордыни лежит робость и неуверенность в себе. Думаю, 20-й век, век психоанализа, нам это доказал. Так вот, в том, что Харитонова считала счастье недостижимым для себя, что к 24 годам она считает свою душу немолодой, есть что-то определённо лермонтовское. И потому мне вдруг видится схожесть между Фетом, Лермонтовым и Харитоновой. При всех психофизических различиях этих трёх поэтов, разной силе дарования есть то, что их, по-моему, объединяет. Я бы это назвал негативным потоком сознания, направленным на себя. Странная душевная утомлённость в начале жизненного пути Анастасии Харитоновой говорит, на мой взгляд, о том, что она была от природы натура бурная и страстная, богатая, но все свои душевные бури скрывала в себе (в тихом омуте черти водятся, как говорится), и пока все страсти улеглись, её «мускулы души», как она написала в одном стихотворении, сильно устали. Строчка «давно раздроблен мой хребет» — центральная, на мой взгляд, в приведённом выше стихотворении. Эта строчка станет едва ли не центральной и во всём творчестве Анастасии Харитоновой. Это трагическое ощущение заставит поэтессу в дальнейшем всё более разрабатывать тему смерти, всё более интересоваться смертью, всматриваться в неё… Известно, что у смерти такой человек вызывает ответный интерес… Вот как Харитонова пишет ещё в одном стихотворении (ей, напомню, в этот момент 24 года):

            Зима в начале. Двор белеет слепо.
            На всех карнизах — стаи голубей.
            Мне кажется, что я умру нелепо,
            Так, что нельзя и выдумать глупей, —
            На улице…

Уже в первой книге стихов отверженность поэта состоялась. Уже в первой книге вектор внутреннего развития автора устремлён за грань бытия. Наконец, центробежные силы опустошили её:

            Я презираю хищную молву
            И не жалею о недавней силе.
            Гадаешь ты — зачем я так живу?
            Зачем живу… Затем, что не убили.