2000 г.
* Никто теперь не справится со мною. *
Никто теперь не справится со мною.
Нет больше смысла в жизни нежеланной.
Я от себя отделена стеною и,
Что всего ужаснее — стеклянной.
Себя я вижу и в стыде, и в муке
И то, закрыв глаза, отодвигаюсь,
То вновь к себе протягиваю руки
И на прозрачный холод натыкаюсь.
* Мы давно готовы к расставанью, *
Мы давно готовы к расставанью,
И черта давно проведена.
Но когда, наперекор сознанью,
В темном зеркале рождается весна,
И когда под звездным небосводом
Я тоску предутреннюю пью,
Кажется: разрывом и уходом
Я приближу смерть свою.
В бедный мир войдем поодиночке,
В черноту, во мрак — по одному.
Я уже не напишу ни строчки,
Ты не сможешь верить никому.
Снова легкой горечью подуло,
Снова движется живая мгла…
Словно я ребенка обманула.
Словно я больного предала.
* Есть страшный час, когда с души печальной *
Есть страшный час, когда с души печальной
Срывают целомудренный покров.
Она глядит с тревогою прощальной
В пространство рощ, и речек, и лугов.
Она глядит, глядит, как будто ищет,
К чему в последней горечи прильнуть.
Но кнут судьбы уже над нею свищет,
Железо ей уже пронзает грудь.
И не дождаться помощи небесной,
Хотя страданье — свыше всяких сил.
Так в оный день в смертельной муке крестной
Господь своим Отцом оставлен был.
* Вечер наступил. Трещат поленья. *
Вечер наступил. Трещат поленья.
За окном лежит сырая даль.
Где же ты, слепое самомненье,
Где ты, моя зрячая печаль?
Мы большое обретаем в мелком
И стремимся к мелкому опять.
Как не надоест минутным стрелкам
Этот вечный круг свой совершать?..
* Никуда ты уже не уедешь. *
Никуда ты уже не уедешь.
В лихорадке трепещущий весь,
Отгремевшего века последыш,
Ты, конечно, останешься здесь.
Никогда не бывал ты досужим.
От лирической черной сохи,
Под своим одеялом верблюжьим
Ты и нынче слагаешь стихи.
Перламутровый отблеск заката
Озаряет кусок потолка.
Ну ответь: разве жизнь виновата,
Что послушно идет к сорока?..
* Он письма разбирал и думал о своем, *
Он письма разбирал и думал о своем,
А мир глядел в замерзшее окошко
Нахохлившимся, жалким воробьем.
Еще слеза, еще совсем немножко,
Мы докопаемся до смысла и уйдем.
Барашковые святки озорные
И женщины, метелью повитые —
Все это только многолюдный дом,
Не помнящий о первенце больном.
В коляске северной летят глухие ночи,
Рука ныряет в жаркие меха.
Всех малых правд острее и короче
Отточенное перышко стиха.
Эй, эй, седок, не знаешь, кто там правит,
Кто там подковы ледяные гнет
И сумасбродно, с хрипотцой поет:
"Что любящее сердце проклянет,
То одинокая душа прославит"?
* Год живу, от боли каменея. *
Год живу, от боли каменея.
Какова цена моим слезам?
Маленькая правда плачущей Психеи
Не дойдет к осенним небесах.
Там сиянье, чудное свеченье,
Там дано всю скорбь земли забыть.
А у нас — ненужное терпенье,
Вечный страх, приговоренность жить.
* Вновь бумага под рукой, *
Вновь бумага под рукой,
И пишу, синице вторя.
А когда придет покой?
— После горя, после горя.
Крова нет, свободы нет.
Только тусклый снег в отчизне.
А когда прольется свет?
— После жизни, после жизни.