«Опять в полях, туманясь бесконечно…»
Опять в полях, туманясь бесконечно,
Коричневое море разлилось.
Трава желтеет на холмах заречных,
Как быстро в небе лето пронеслось.
Ползут высоко полосы белея.
Там долго солнце белое молчит.
Тоскуют птицы. Вечер ждет в аллее.
Товарный поезд медленно стучит.
Молчит в закате белом все живое.
Все томится, все щурится на свет,
Спит, улыбаясь, небо голубое
Спокойным обещаньем слез и бед.
Над белой болью неба без возврата
Смолкает шум мучений городских,
Несется пыль, темнеет страх заката
И мелкий океан сосут пески.
1931–1934
«Слабый вереск на границе смерти…»
Слабый вереск на границе смерти.
Все опять готовится цвести.
С каждою весной нежнее сердце
И уже не в силах мир снести.
Теплый дождь шумел весь вечер в лужах
В них звездами отразилась ночь
В них веками отразился ужас
И нельзя простить, нельзя помочь.
Ночь блестит. Огни горят в бараке.
Может быть природе счастье лгать,
Может быть, что счастье жить во мраке,
Может быть, что счастье погибать.
Все мы знаем и уже не скроем
Отчего так страшен звездный час
Потому что именно весною,
Именно весной не станет нас.
Ложь и правда здесь одно и тоже.
Может быть, что правда это грех,
Может быть, что тлен души дороже,
Может быть, что все лишь звездный смех.
Тихой песней сердце успокойте,
Пощадите розы на кусте,
Притупите дух, огни укройте,
Растопчите пепел в темноте.
«В зимний день все кажется далеким…»
В зимний день все кажется далеким,
Все молчит, все кажется глухим.
Тише так и легче одиноким,
Непонятным, слабым и плохим.
Только тает белое виденье.
О далеком лете грезит тополь.
И сирень стоит как привиденье,
Звездной ночью, над забором теплым.
Грезить сад предутренними снами.
Скоро жить ему, цвести в неволе
Мчится время, уж весна над нами,
А и так уж в мире много боли.
В душном мраке распустились листья,
Утром нас сверкание измучит.
Это лето будет долго длиться,
До конца утешит и наскучить.
Жаркий день взойдет над неудачей.
Все смолчит под тяжестью судьбы.
Ты еще надеешься и плачешь.
Ты еще не понял синевы.
На высоких стеблях розы дремлют.
Пыльный воздух над землей дрожит.
Может быть, весной упасть на землю
Замолчать и отказаться жить?
Может быть, весной совсем невольно
В пеньи птиц, в сияньи звездной тьмы?
Нет, мой друг, еще совсем не больно,
Что еще нас ждет в снегах зимы!
Будь же душной ночью, ночью звездной,
Грустным оком светлого суда,
Безупречной жертвой, неизбежной,
Всех вещей, что минуть без следа.
Спи, усни, не в силах мира вынесть.
Иль поверь, что есть иной исход.
Все прими и в поле встретить выйди
Рано утром солнечный восход.
«Я видел сон, в огне взошла заря…»
Я видел сон, в огне взошла заря
Кричать над домом мертвого царя.
Он из окошка вниз на улицу смотрел,
Закрыв лицо рукой от желтых стрел.
Там через улицу худая кошка шла,
А в доме девочка читала у стола.
А время тихо проходило вдалеке
По желтому мосту над речкой горной,
Показывая каждый раз в руке
Таинственный предмет в коробке черной.
И делало какой-то странный знак,
Крутились дальше мельницы колеса,
А на горе коричневый монах
В грудь ударял булыжником белесым.
А дальше в странном небе бледно-синем
Стоял раздетый человек с крестом,
Его закаты в небо возносили,
Но он все вниз указывал перстом,
Где черти, подбоченившись, стояли
И даже ручкой делали во след,
Из ада тихо грешники кричали,
Но в домике рояль терзал скелет.
Все было тихо, солнце заходило,
Хотелось все запомнить, не дыша,
У воинов внизу в глазах рябило
И пробужденье чуяла душа.
1930–1934
Люди несут огонь.
Ветер дует, огонь задувая.
Люди огонь прижимают к груди.
Огонь потух.
Страшно смотреть из окон:
Спит под снегом земля неживая
Кратко вдали, впереди
Вскрикнул петух.
Страшно во тьме без окон!..
Вечер спускается.
Кружится снег на порфире.
Кашляют тише и тише.
Скрывают свет.
Пир прекращается.
Званные плачут на пире.
Падает время из ниши —
Никого нет.
Звезды… Сиянье судьбы.
Почему мы огонь потушили?
Почему мы играли с огнем,
Шутя со смертью.
Пали во тьму без борьбы.
Почему Вы погибнуть спешили,
Разве Вам лучше в аду ледяном
Кричу: ответьте…
Нет, только холод и страх.