О его поступках в отношении меня прежде дарования <273c> того наивысшего титула[826] — а ведь он этим делом вверг меня в жесточайшее и горчайшее рабство — вы слышали, если не всё, то, во всяком случае, большую часть. Итак, я был на пути домой, насилу спасенный помимо всех ожиданий, когда близ Сирмия[827] явился сикофант[828], обвинявший неких людей в подготовке восстания. <273d> По слухам вам, конечно, известно о Марине и Африкане[829], не могу опустить я и Феликса, и того, что было с этими людьми сделано. Когда Констанций вошел в курс дела, другой сикофант, Динамий, донес из Галлии, что Сильван[830] вот-вот провозгласит себя его открытым врагом; тогда он [Констанций], до крайности ужаснувшись, послал за мной и приказал мне в кратчайшее время прибыть в Элладу, а затем вновь призвал к себе[831]. <274a> Никогда прежде он не видел меня, разве что однажды в Каппадокии и однажды в Италии — заступничеством Евсевии я чувствовал себя [тогда] в безопасности. Я жил шесть месяцев в том же городе, что и он[832], и он подавал мне надежду, что, мол, вновь встретится со мной. Но тот ненавистный евнух[833], верный его спальник, сам того не желая, стал моим благодетелем. Ибо он не позволял встречаться мне с императором, возможно, потому, <274b> что и сам император этого не хотел, но все же евнух был главной причиной. Ибо он боялся, что если мы будем общаться друг с другом, то я буду принят с любовью[834], и когда моя верность станет явной, мне, может быть, будет что-нибудь вверено.
Сразу же по приезде моем из Эллады Евсевия, блаженная ее память, через служащих ей евнухов показала, что она чрезвычайно ко мне расположена. Несколько позже, когда император вернулся, — страх Сильвана минул <274c> — я наконец был призван ко двору, и выражение "фессалийское убеждение"[835] было приложимо ко мне. Когда же я твердо отказался от дворцового общества, некоторые [из придворных] сошлись [у меня], словно в цирюльне, и остригли мне бороду, облачили и нарядили меня в хланиду, сделав, как им тогда казалось, из меня в высшей степени забавного солдата. <274d> Ибо ни одно из украшений этих мерзавцев не подходило мне. Я и ходил-то не как они — гордо выступая, озираясь вокруг, двигаясь быстро, как я был научен воспитавшим меня наставником[836]. Тогда я их действительно веселил, но немного спустя их подозрительность и зависть воспламенились с новой силой.
830
См.: Юлиан.
835
См.: Юлиан.