Но этот видимый диск, третий[210] [по уровню бог], есть, очевидно, для чувственных вещей причина их спасения[211], этот видимый Гелиос-Солнце[212] есть причина стольких благ для видимых богов[213] , сколькими, как мы говорим, наделяет то великое Солнце умных богов. Тот, кто изучает невидимое, опираясь на видимые вещи, имеет и иные доказательства этого[214]. <133d> Ибо, прежде всего, разве не есть сам свет — некий бестелесный и божественный, сущий в действительности эйдос прозрачности [διαφανούς]? Теперь, что касается самой прозрачности, того, что она есть: она есть, так сказать, соподлежащее стихий, некий особый эйдос, имеющий отношение к ним, эйдос не телесный и не составленный, который нельзя считать качеством телесного[215]. Следовательно, ты не скажешь, что теплота есть отличительная особенность <134a> прозрачности, или, напротив, холод, а также ни твердость, ни мягкость, ни другое что-либо, связанное с осязанием, обонянием или вкусом[216], очевидно, эта природа подчиняется только зрению, поскольку оно приходит к действительности благодаря свету. Свет есть эйдос этой природы[217], которая есть что-то наподобие материи, подлежащей и сопротяженной телам. Эйдос света бестелесен, возвышен, и словно бы расцветает лучами Солнца. Учение финикийцев — мужей, в вещах божественных мудрых и знающих, — говорит, что лучи света, распространившиеся повсюду, суть незапятнанная <134b> [претерпеванием] действие чистого Ума. Наше учение не противоречит этому, если только кто-нибудь не станет полагать, что его источник есть тело, но предположит его источником незапятнанную [материей] энергию Ума[218], изливающую свет в свою сферу [είς την οίκείαν] и достигающую центра всего Неба[219], откуда она просвещает всё и наполняет силами круги небес и все вещи — божественным и немерцающим [άχράντω] светом. Произведенное [έργα] Солнцем осуществилось в богах, чего мы слегка касались немного раньше[220] и о чем еще кратко скажем. <134c> Все, в первую очередь, что мы видим посредством зрения, есть только имя, лишенное деятельности, если мы не добавим к нему водительство и помощь света. И что, вообще говоря, могло бы быть видимо, если бы не было приведено в соприкосновение со светом, чтобы получить благодаря этому эйдос, так же как материя получает форму под рукой мастера? Само по себе золото не есть ни статуя, ни какой-либо образ; оно таково не прежде, чем мастер придаст ему соответствующую форму. Также и все, что по своей природе видимо, если не будет полагаться <134d> вместе со светом, всецело будет лишено видимости. Соответственно, благодаря даянию зрения тем, кто видит, и видимости предметам зрения, единой энергией полагается совершенство двух природ: видящего и видимого[221], так что и в эйдосах, и в сущности выражаются ее совершенства.
210
Юлиан понимает солнце трояким образом: во–первых, оно трансцендентно, и в этом смысле неотличимо от Блага в умопостигаемом мире; во–вторых, это Гелиос–Митра, управляющий умными богами; и, в–третьих, это видимое Солнце.
212
Здесь и далее (133d-134a) Юлиан уклоняется от основной темы и говорит о солнечном свете.
215
См.: Аристотель.
218
Об отождествлении Ума (νους) с Солнцем см.: Макробий.