II. ТРУДЫ
С литературоведческой точки зрения, сочинения Юлиана можно подразделить на панегирики (например, Констанцию или Евсевии), речи — в их число могут входить и послания, предназначенные для публичного чтения (например, Утешение или К сенату и народу афинскому), гимны (К Царю Солнцу и К Матери Богов), эдикты и письма; с хронологической — на сочинения, написанные до и после воцарения, а можно, также, разбить его творчество по годам. Мы же придерживаемся смыслового разделения — на религиозно-философские сочинения, собственно литературные и деловые. К последним относится большая часть писем и эдиктов (они не имеют ни литературной, ни философской ценности и значимы лишь в качестве документов эпохи), ко вторым — все панегирики, послания К Фемистию и К народу афинскому, Утешение, Цезари, шесть эпиграмм и некоторые из писем. Религиозно-философские сочинения императора, в свою очередь, должны подразделяться следующим образом:
1. Документы, относящиеся к жреческой реформе. Основной текст здесь — это Фрагмент письма к жрецу, есть и несколько писем (напр.: Арсакию, главному жрецу Галатии, Жрице Феодоре и др.), повторяющих в общих чертах написанное во Фрагменте.
2. Свод антихристианских текстов: сохранившиеся фрагменты из сочинения Против галилеян, послания К александрийцам и некоторые письма.
3. Собственно неоплатонические сочинения: гимны К Царю Солнцу и К Матери Богов.
4. Кинические сочинения: Против невежественных киников, Против киника Ираклия — эти сочинения считаются обычно направленными против кинизма как такового, однако ниже мы покажем, что они направлены исключительно против персон; к киническим произведениям следует отнести также Мисопогон и Против Нила, поскольку оба сочинения представляют собой не более чем литературное обрамление кинических жестов. Мисопогон, например, совершенно непонятен, если не принимать во внимание, что он явился реакцией на действия, подпадающие, так сказать, под "пятьдесят восьмую статью" античного мира — об "оскорблении величества"; на то, за одно подозрение в чем в царствование того же Констанция подвергали пыткам, конфискации и смерти, Юлиан реагирует сатирой на самого себя — может быть, это даже более, чем кинический жест, но уж кинический жест как минимум. Нам неизвестен ни один монарх, поступавший когда-либо подобным образом. То же относится и к сочинению против Нила: нет никаких сомнений, что в любое другое царствование за публичные поношения императора этот Нил поплатился бы головой; но вместо милосердного, даже для ранней империи, приказа мирно расстаться с жизнью самому, а лишь этого он мог бы ждать даже от самого просвещенного римского самодержца, он получает сатирическое обличение, над которым хохочет половина политической элиты страны — как тут не вспомнить Сократа и киников? То же относится и к эдикту против эдессян: наказание эдесских ариан за совершенные ими насилия есть вещь прозаическая и обычная, и из нее никоим образом не вытекает кривляющееся остроумие эдикта, имеющее явно кинический источник. Строго говоря, таким же образом можно взглянуть и на Цезарей (Сатурналии) — произведение, написанное накануне решающего сражения с Констанцием: уже вступив в гражданскую войну, которая, сложись обстоятельства по-другому, могла бы унести десятки тысяч жизней, Юлиан пишет так называемую сатиру, в которой беспощадно высмеиваются наиболее яркие из римских государей. Бороться за трон и смеяться над своими предшественниками, а может быть, и над самой борьбой, над собой, над троном — в этом жесте есть что-то настолько необычное, что мы не можем даже назвать этого точно.
Теперь скажем о том, что переведено нами, что не переведено, и что существует на русском языке в других переводах. Мы не стали переводить деловые бумаги Юлиана (они существуют в переводе Д. Е. Фурмана[6]); не стали трогать и корпуса антихристанских текстов — он весь существует на русском языке в переводах того же Д. Е. Фурмана[7], а также А. Б. Рановича[8]. Также нами не были переведены два панегирика Констанцию, в силу заведомой их вынужденности и неискренности; насколько нам известно, они не переводились на русский язык и никем другим. По техническим причинам в книгу не вошло столь же милое, сколь и формальное, произведение Цезари — оно переводилось в XIX в.[9], причем сам перевод сейчас выглядит не менее забавным, чем источник. Издавался у нас также и Мисопогон — в Нежине в 1913 г. (я перевел его еще раз с тем, чтобы сохранить стилистическое единство книги). Таким образом, в этот том вошли все основные сочинения Юлиана в нашем переводе, за исключением эдикта к эдессянам[10], а также письма к Констанцию, сохранившегося только на латыни у Аммиана Марцеллина[11]. Особняком стоит и данный в приложении перевод трактата Саллюстия О богах и мире, выполненный мной вместе с Р. Б. Кочетковым. Следует отдельно сказать об участии в издании редактора Дмитрия Бирюкова, которому если не измученный автор, то взыскательная публика должна быть бесконечно благодарна за серьезнейшие изменения исходного текста к лучшему. Кроме того, за проявленные кротость и мужество хочу сердечно поблагодарить Виктора Селиверстова, без административных усилий которого было бы невозможно это издание.
8
См. фрагменты трактата
9
См.:
10
Этот эдикт не содержался в тексте издания, с которого осуществлялся перевод, и печатается в имеющемся переводе Д. Е. Фурмана.
11
Здесь печатается в переводе Ю. А. Кулаковского, содержащемся в его издании