Таким образом, будучи потом уже и среди кельтов, я, как Дискол Менандра[639], собирал на свою голову беды. Дикие кельты, однако, сносили это легко, но, естественно, раздражается на меня счастливый, блаженный и многолюдный город, <342b> в котором количество танцоров, флейтистов и мимов превосходит число простых граждан, и нет никакого уважения к правителям. Краска стыда ведь свойственна только обабившимся, люди же мужественные — люди, подобные вам, пируют с самого утра, проводят ночи свои в наслаждении, показывают не только словом, но и делом презрение к законам! Только благодаря правителям законы вызывают страх, так что оскорбляющий правителя презирает не только его, но и закон. <342c> А то, что вам доставляют удовольствие поступки такого рода — это вы демонстрируете повсюду, особенно же на рынках и в театрах; народ — аплодируя и крича, власть имущие — тем, какие суммы тратят на такие вещи, притом, что они прославляются за это и обсуждаются всеми более, чем афинянин Солон за его разговор с Крезом, царем лидийцев[640]. Все вы — красивые, величавые, гладкие, бритые, и старцы, подобно юношам, <342d> соревнуют счастью феакийцев, предпочитавших благочестию
"Что же, — спросите вы, — неужели ты действительно полагаешь, что твоя дикость, свирепость и бесчеловечность созвучна этим вещам? О невежественнейший и неуживчивейший из людей, неужели ты настолько безумен, настолько туп, чтобы называть целомудрием немощь жалких душонок, неужели ты и в самом деле считаешь должным упорядочиваться и украшаться целомудрием? Ты не прав, ибо должно сначала знать, что есть целомудрие, <343a> мы же слышим только звук, самого же дела не видим. Если же это — нечто такое, что ты сам предпринимаешь, если оно состоит в том, что человек должен сделать себя рабом богов и законов, вести себя справедливо с равными и кротко сносить наличие среди людей превосходство одних над другими, если целомудрие состоит в том, чтобы заботиться и помышлять, как бы бедные не потерпели несправедливости от богатых, заниматься тем, что часто навлекает ненависть, гнев и брань, <343b> и затем сносить их твердо, не удручаться ими, не давать воли сердцу, но, воспитывая себя сколько возможно, быть целомудренным на практике (возможно, кто-нибудь станет рассматривать как действие целомудрия также и ненависть ко всем удовольствиям, хотя бы и не чрезмерно непристойным, или же когда считается достойным брани открытое стремление к наслаждению на том основании, что невозможно человеку быть целомудренным в частной жизни и в том, что скрыто, <343c> если на людях и открыто он стремится к распущенности и наслаждается театром); короче, если целомудрие действительно таково, то ты убиваешь и себя, и нас — тех, кто, и это прежде всего, не может слышать даже имени "рабство": ни "рабство богам", ни "рабство законам". Ибо из всех вещей самая сладостная — свобода.