В<аш> Сема.
Среда, 22/Х <19>41
Сегодня ровно год, как ушла моя Любичка. Боже мой, как это пережить… Мне все еще кажется, что это поправимо, что она только на время уехала, и я все время пишу ей письма. Тяжело мне быть одному в этот день, угнетает, что не мог быть на ее могиле — самом для меня святом месте на земле. Поеду туда в пятницу вечером и вернусь в среду утром. Жду от Вас письма.
Живор, 23/ХII <19>41
Милый друг, Михаил Андреевич, опять долго В<ам> не писал, много было всяких неприятностей и материального и морального характера, да и здоровье мое не очень важное. Это, впрочем, и не удивительно после всего пережитого, а сейчас и комната моя новая, хоть и более дешевая, но без отопления, так что мерзну я очень по ночам (после того, как мерзну весь день на службе — без отопления)… Вот и простуживаюсь часто и всякими lumbago[284] страдаю… Но все это чепуха, если подумать о других, о нужде, которой необходимо помогать и на помощь которой, несмотря на «экономный» способ жизни, сил не хватает. К счастью, все-таки, мне удается иметь дополнительную работу. Это, во-первых, позволяет мне поддерживать друзей, а во-вторых, отвлекает меня от моего беспросветного отчаяния.
И, конечно, огромную радость я имею, когда знаю, что могу быть кому-нибудь полезен (так что, в последнем счете, выходит, что я все-таки эгоист). А помогать нужно многим — и здесь, и там. Андрею Ив<ановичу> я смог послать в этом месяце 400 frs вместо 300, огорчаюсь, что не смог больше, но надо и на других уделить. Очень прошу Вас напомнить № дома на Bd Lefevre, где живет Пивник[285] — мне, думаю, удастся и ему послать немного денег. Все это, конечно, мелочь, и делать надо было бы во сто крат более, но мне поневоле приходится ограничиваться моим собственным «Комитетом», в котором, я единственный член… Если старик [286] еще не уехал, то сообщите, пожалуйста, его адрес, я хочу ему написать и присоединиться тоже к его кассе. Очень мне грустно, что кроме посылки денег для Володи, я сам никаких покупок для него не мог сделать. Во-первых, в Лионе больше ничего нельзя достать, а во-вторых, я возвращаюсь в Лион со службы в 7 вечера, и все магазины уже закрыты (а по субботам тоже работаю весь день). По этой причине, дорогой мой, я до сих пор и книг Вам не прислал и не знаю, как это устроить. Но, может быть, мне еще удастся найти книжный магазин, который поздно закрывается, — мне об одном таком говорили.
Как Вы поживаете, дорогой мой друг? Знаю, что фраза эта банальна и что где уж тут «поживать»… Но все-таки… Будем верить в лучшие времена и в победу человека над зверем, без этого никак нельзя жить, правда?
Получил от Саши[287] письмо, в котором такие строки: «Пишу это и в то же время нахожусь, к<а>к в тумане. Мы пережили и переживаем страшные дни. Взято более 1000, и мы не знаем, не погибли ли уже сто[288]. В их числе наш друг Веллер[289]. Представляешь себе наше состояние? Но я заставляю себя жить, к<а>к будто ничего не было. Буду только реже переписываться, и тебя об этом приходится тоже просить. С друзьями видимся, многие нам звонили, каждый беспокоится о здоровье другого. Ну и денечки, хватит ли у нас нервов перенести»… И все это не мешает ему продолжать заниматься спасением скульптур и книг моей Люлечки и ликвидацией моей квартиры — работой гигантской…[290] Бедный и чудный мой Сашенька… Получил также открытку от сестры Абр<ама>[291]. «Chez notre cher malade pas de changement. L’air et l’humidite ne sont pas bons pour sa saute. Son moral a change et il est triste. Sa malaide se passe norlament, mais les medecins ne pensent pas l’aider»[292]. Грустно, грустно читать это, дорогой мой…
Пользуюсь 10-дневным перерывом работ и уезжаю сегодня вечером к своим. Тяжело мне это, т<ак> к<а>к с ними я должен быть веселым. Но там для меня есть возможность каждый день с утра уходить на кладбище — и это лучшие минуты моей жизни… Из Оверни постараюсь послать В<ам> посылочку для Вас и для Володи. Не сердитесь, что редко пишу Вам и знайте, что всем сердцем люблю Вас. Что В<ам> обоим пожелать к Н<овому> Году? Здоровья — физического и морального — не это ли самое главное…
<На полях> Крепко Вас обоих обнимаю В<аш> Сема.
Lyon, Воскр<есенье> 18/I <19>42
Мой дорогой друг, опять долго В<ам> не писал, тяжелое было настроение, как всегда, бывает после возвращения от моих. Тяжело мне быть одному, но… еще тяжелее быть вместе с ними и стараться — ради девочки — быть веселым и бодрым. Самые «лучшие» моменты моего пребывания там — это когда я утром рано встаю и иду на высокую гору, где лежит под снегом моя Любичка. Там тихо, чисто и светло, и я бы оставался там на весь день, если бы мог. Но живые требуют меня, и я должен раньше, чем хотелось бы, прощаться с дорогой могилкой.
Простите меня, дорогой мой, за слабость, это — сильнее меня, достаточный «подвиг» для меня уже то, что я нашел в себе силы жить, я не думал, что смогу быть таким «крепким».
Хотел поздравить В<ас> вовремя с Нов<ым> Годом, с нашим старым, да делаю это с опозданием. Желаю В<ам> и милой Тат<ьяне> Алекс<еевне> здоровья и бодрости, а прочие мои пожелания, конечно, такие же, к<а>к у Вас. Пусть же выздоровеет, наконец, наша родная Акулинушка и пусть познает новую, счастливую жизнь. Молодец-женщина, сколько в ней героической стойкости и воли к жизни, как она побеждает свои неудачи… Можно ли не гордиться ею[293]?
Сегодня посылаю В<ам> посылочку. В ней для Володи:
1) «кэк»[294] (к сожалению, только один, т<ак> как без тикеток[295] его нельзя достать)
2) немного сахару
3) glycerophosphate и kola granules. Я думаю, что это ему очень пригодится, так это очень tonique и содержит 90 % сахару. А сладостей достать никак не мог.
А для Вас: сырок и рубашка цветная, боюсь, что опять неудачная, но рубашек здесь нельзя достать. Отчего Вы мне так и не сообщили адреса Павник? От Андрея письма имею довольно часто, спрашивает все о Вас, давно ничего от В<ас> не имел. Тяжело, должно быть, ему, бедному, не знаю, что делать, чтобы помочь ему лучше.
Что В<ам> о себе сказать? Живу так: встаю в 6 утра, еду в Живор на завод, работаю до 6 и в 7 я в городе. Поужинав, ложусь в кровать, читаю, надев перчатки, т<ак> к<а>к комната моя нетопленная, потом гашу свет и… стараюсь спать, но засыпаю с трудом и поздно и сплю плохо. Воспоминания, кошмары…
Работаю 60 ч<асов> в неделю (в субботу тоже и иногда по воскр<есеньям>), что спасает меня морально, работаю, к<а>к пьяница пьет водку, чтобы не думать и не вспоминать. Ужасно скучаю по В<ам>, но верю, что не за горами время нашего свидания. Боже мой, когда уже это будет?
…Опять ничего из моего письма не вышло столько хотелось В<ам> сказать, но… я смерз и уже поздно. До другого раза. Спокойной ночи, дорогой мой друг, не сердитесь, если редко пишу и не забывайте меня.
Крепко В<ас> обоих обнимаю.
В<аш> Сема.
Болею душой за дорогого Абе[296]. Неужели болезнь его так тяжела и нескоро можно надеяться на улучшение?
<На полях первой страницы> Спасибо за адрес Володи. К сожалению, открыток совершенно нельзя было достать ни в одном почтовом бюро. Жаль…
285
Луцкий пользуется конспиративным языком, поскольку письма перлюстрировались: Павник — по всей видимости, Павел Николаевич Переверзев, см. о нем в комментариях к докладу Луцкого <«О Прекрасной Даме»> (прим. 232). П. Н. Переверзев жил по адресу: 69, rue Lefevre (см.: Н. Н. Берберова. «Люди и ложи. Русские масоны XX столетия» (Харьков-Москва, 1997), стр. 188).
286
Стариком в масонских кругах называли Валериана Константиновича Агафонова (1865–1955). Профессор-почвовед, специалист в области геологии, кристаллографии и минералогии; преподавал в Сорбонне. Родился в Петербурге. В 1889 г., после окончания физико-математического факультета Петербургского университета, оставлен при кафедре выдающегося ученого-почвоведа проф. В. В. Докучаева (с 1895 г. работал также в минералогическом музее университета). В 1900 г. Академия Наук присудила большую золотую медаль за его диссертацию о полихромизме. С 1901 г. приват-доцент Петербургского Политехнического института. Сотрудничал в журналах Русское Богатство, Мир Божий, научный редактор Современного Мира. В 1905 г. начинается его активная политическая деятельность: в знак протеста против «кровавого воскресенья» увольняется из Политехнического института, вступает в партию эсеров. В 1906 г., скрываясь от преследований, поселяется во Франции. Был одним из участников разоблачения Азефа. После Февральской революции член комиссии, изучавшей дела заграничной агентуры (по итогам этой деятельности в 1918 г. им была опубликована книга «Заграничная охранка»). В сентябре 1917 г. вернулся в Петроград, где становится редактором вечерней газеты, борющейся против большевиков. В годы гражданской войны бежит в Крым и какое-то время преподает физическую географию в Таврическом университете. В начале 2-х гг. эмигрировал во Францию, здесь приобретает имя одного из крупнейших почвоведов мира (так, например, в 30-е гг., по поручению правительства, он составлял карту почв Туниса, см. сообщение об этом: «Последние Новости», 1932, № 4024, 29 марта, стр. 6); с 1921 г. профессор Сорбонны. Автор фундаментальных трудов «Почвы Франции» и «Почвы Туниса». Его деятельность была отмечена высшей наградой Франции — орденом Почетного Легиона. На протяжении многих лет являлся зам. председателя Правления Русского Академического Союза (председатель — П. Н. Милюков). Входил в ложи «Свободная Россия» и «Северная Звезда». Находясь в годы оккупации Франции в Ницце, явился организатором Общества помощи русским эмигрантам, ср. в письме Осоргина В.К. Агафонову (22.6.1941): «Я приветствую всем сердцем ваше намерение учредить об<щест>во помощи русским» («Cahiers du Monde russe et sovietique». Vol.XXV (2–3), avr.-sept. 1984, p. 320). См. о нем: Ю. Делевский, «Юбилей проф. В. К. Агафонова», «Последние Новости», 1939, № 6506, 19 января, стр. 2; см. упоминание его имени в переписке А. В. Гольштейн и В. И. Вернадского, чьим близким другом он являлся («История полувековой дружбы». Публикация А. Сергеева и А. Тюрина. «Минувшее: Исторический альманах. 18» (Москва; Санкт-Петербург, 1995), а также: Марина Сорокина, «Аймек-Гуарузим — Fondation Rosenthal», «Евреи России — иммигранты Франции» (Иерусалим-Москва, 2000).
В масонском архиве Луцкого (Bibliotheque Nationale de France, Paris) хранится письмо Агафонова (подписано: «Старик», адресовано А.С. Альперину) от 18 января 1933 г. с выражением сожаления, что из-за гриппа он не сумеет принять участия в обсуждении ритуала, связанного с посвящением Луцкого в масоны; из этого письма также следует, что он писал характеристику на профана Луцкого.
287
Александр Акимович (Иоакимович) Позняк (1889-после 1974), член масонской ложи «Северная Звезда». По профессии — инженер-химик, член правления Общества русских химиков во Франции. Спустя некоторое время после этого письма, Позняк приехал к Луцкому и какое-то время жил у него, см. в письме Осоргина В. К. Агафонову в Ниццу (27.7.1942): «Сейчас получил письмо от Саши, он у Семы» (Ор. cit., р. 328).
288
Начиная с 22 июня 1941 г., когда Германия напала на Советский Союз, немцы начали охоту на масонов: аресты носили массовый характер и коснулись фактически всех без исключения лож.
289
Имеется в виду масон Георгий Лазаревич Веллер, медик по образованию, служивший на фабрике «Биотерапия», которую возглавлял А.С. Альперин (см. прим. 291).
290
А. Позняк, по просьбе Луцкого, занимался спасением имущества в его парижской квартире, книг и скульптурных работ Сильвии Луцкой.
291
Речь идет о сестре А.С. Альперина Асе Самойловне. Абрам (Авраам) Самойлович Альперин (1881–1968), видный русский и русской еврейский общественный деятель. Председатель парижского Комитета ОРТа. В Париже служил одним из директоров фабрики «Биотерапия». Входил в состав возникшего 11 августа 1921 г. Российского общественного комитета помощи голодающим в России (председатель Н. Д. Авксентьев; сообщение о его учреждении см.: «Последние Новости», 1921, 14 августа). Член Комитета Земгора (объединение земских и городских деятелей). В 30-е гг. один из инициаторов создания Объединения русско-еврейской интеллигенции и член его правления (кроме него, Ю. Бруцкус, М. Кроль, А. Лурье, С. Познер и др.). Ведущий сотрудник, а после смерти Ш. Яцкана (1936) редактор еврейской газеты (на идиш) «Pariser Haint» (см. в этой связи его статью «Антисемитская пропаганда во Франции накануне войны» [на идиш], «Евреи во Франции. Исследования и материалы». Под редакцией Е. Чериковера. Т. 2 (New-York, стр. 264–280). Член масонской ложи «Северная Звезда». Арестован фашистами в Париже в группе масонов 22 июня 1941 г. и заключен в Компьенский концлагерь, см. его имя среди других узников этого лагеря в ст.: Светлана Малышева, «Автографы Компьенского концлагеря», «Евреи в культуре Русского Зарубежья: Статьи, публикации, мемуары и эссе. Т. V». Составитель и издатель М. Пархомовский (Иерусалим, 1996), стр. 24, 25, 28, 29 (о Компьенском лагере см. в воспоминаниях: П. В. Колтышев, «На страже русской чести», «Русское прошлое: Историко-документальный альманах», 1992, кн. 3), оттуда переведен в Drancy. Председатель образовавшегося весной 1945 г. и недолгое время просуществовавшего «Объединения для сближения с Советской Россией». Был в группе эмигрантов, посетивших 12 февраля 1945 г. советского посла А. Е. Богомолова (см.: «Новое Русское Слово», 1945, 7 марта, стр. 1–2; «Новый Журнал», № 100, 1970, стр. 269–279; о негативной реакции эмиграции на это событие см.: Ирина Белобровцева, «Русская литературная эмиграция о „визите в советское посольство» (1945): событие и реакция», «Блоковский сборник, XIII. Русская культура XX века: Метрополия и диаспора» (Тарту, 1996), стр. 233–243).
292
«Наш дорогой больной без изменений. Холод и влажность не способствуют выздоровлению. Его моральное состояние ухудшилось Болезнь протекает без кризисов, но врачи отказываются ему помогать (франц.). В конспиративной манере сестра А.С. Альперина описывала состояние брата, находившегося в это время в Компьенском лагере.