Мудрые, трезвые! Вам разгадать —
Верху иль низу быть, отражать?..
«Я спрашивал дорогу у ветров…»[65]
Я спрашивал дорогу у ветров…
Гудели ветры и не отвечали —
Им непонятно содержанье слов,
Сосудов человеческой печали…
Я спрашивал названье у реки…
Река молчала, но и без названья
Величественны, плавны и легки
Шли волны к океану на свиданье.
И обедневшие глаза подняв,
Я вопрошал угрюмо имя Бога…
Был кроткий день, благоуханье трав,
Свет святости. И белая дорога.
Но что-то мне мешало быть святым…
Не то ль, что я всему искал названье?
И вот не день, а черно-бурый дым
Окутал вдруг мое существованье…
Огромная природа в темноте
Змеей грозящей раздвигала звенья…
Я шел по первозданной пустоте,
Но даже ей искал определенье.
Упорство мысли! Каменный язык!
Единоборство духа и приманок!
Наклеивать аптекарский ярлык,
Чтобы пустых не перепутать банок.
«Как нежен слабенький росток…»[66]
Как нежен слабенький росток
В огромном поле…
Но выйдет из него цветок
По Божьей воле.
Ручей медлительно течет
В долине долгой…
Но и его большое ждет —
Он будет Волгой.
И, позабыв невинный век
Спокойной пашни,
Неугомонный человек
Стал строить башни…
Друзья, поймете ли меня?
Все это просто:
Одна есть радость бытия —
Возможность роста.
«Когда осеннею порою…»[67]
Когда осеннею порою
Слетает желтая листва
И падает передо мною,
И шелестит едва-едва,
Мне кажется тогда — быть может,
Со мной природа говорит,
И сердце оттого грустит,
Что понимать оно не может.
«Восседает Господь на престоле небес…»[68]
Восседает Господь на престоле небес,
Окружен серафимов толпой,
И пространство, и время, и меру, и вес
Назначает Он правой рукой.
И на левом плече белый голубь сидит,
Роза мудрости в левой руке…
Роза алая вечно цветет и грустит
И ласкается голубь к щеке.
А вокруг хороводы хрустальных планет,
И на каждой архангелов рой,
Но ни пенья, ни света, ни ангелов нет
Лишь на темной планете одной.
И когда, рокоча и свершая свой круг,
Черным камнем она пролетит —
Бледно-белой становится роза и вдруг
Голубь крыльями бьет и дрожит…
…О душа, это сказка, не плачь, не хули,
Ты плывешь на высокое дно,
И высоко над миром несется оно —
Несравненное горе земли…
Я стою пред тобой — неподвижен, смущен,
И стоишь ты и нем, и недвижен…
Сколько темной воды утекло с тех времен,
Как тебе этот камень воздвижен…
Ты был юным тогда, я — давно стариком,
По Элладе нам путь был единый,
И был каждому греку твой голос знаком
И мои вековые седины.
Аполлон, Аполлон, не богов ли удел
Быть забытыми в темном музее?
Я же с каждой весной молодел, молодел,
Нашей старою дружбой пьянея…
«…А потом завыли Вии…»[70]
…А потом завыли Вии,
Трубный голос прозвенел,
Страшный Ангел лик России
Маской на себя надел…
Лютый Ангел труп Мессии
Взнес над грудой темных тел…
Клокотали и гудели
Недра яростной земли,
Лавой пламенной мятели
Расплавляли корабли…
…Славить рока злые цели
Херувимы не могли…
А потом, когда не стало
Ни морей, ни кораблей,
Маска с Ангела упала
Среди пепельных полей…
…Снег пошел. Россия встала
И пришел Мессия к ней…
«Обладают прихоти природы…»[71]
Обладают прихоти природы
Чудодейственною простотой
Облака — земные поят воды
Облака — питаются водой.
Но подавлен грозною работой
Рек небесных и юдольных рек
В центре вечного водоворота —
Неподвижен сложный человек.
Это он — изобретатель Леты,
Неповторной и глухой воды,
И его вопросы и ответы —
Вымысла мутнейшего плоды…
«Я шел молитвенно и тихо…»[72]
Я шел молитвенно и тихо
По улице, среди людей,
Среди веселья и шумихи,
В тумане горести моей…
В руке, завернутый в бумагу,
Повис чудовищный предмет…
Я шел, не прибавляя шагу, —
Так много дней, так много лет…
Я нес… О, пощади… Не крепок
Весь этот мир и я с тобой…
Я лика умершего слепок,
Бездушный оттиск нес домой.
вернуться
* Я спрашивал дорогу у ветров. Впервые: З, 1926, № 166, 4 апреля, стр. 7. Включено в: Антология, стр. 198–199. В СэБЛ датировано 23/III <19>26. Стихотворение варьирует тему «Примет» (1839) Е. А. Баратынского.
вернуться
Как нежен слабенький росток. Впервые (без посвящения). СППК, II, стр. 24–25. Включено в: Антология, стр. 196. В СэБЛ датировано 19. II. <19>28. Посвящено сестре поэта Флоре Абрамовне Луцкой (1895–1985).
вернуться
Когда осеннею порою. В СэБЛ датировано 1/Х < 19>28. Стихотворение содержит как минимум две реминисценции: одна — более прозрачная — пушкинская: «И сердце вновь горит и любит — оттого,/ Что не любить оно не может» («На холмах Грузии лежит ночная мгла…»), другая — более глухая — тютчевская, восходящая к мотиву «разговора с природой», см., напр., «Не то, что мните вы, природа…» с симптоматичной параллелью начала заключительной строфы у обоих поэтов: «Не их вина: пойми, коль может…» (Тютчев) — «Мне кажется тогда — быть может…» (Луцкий).
вернуться
Восседает Господь на престоле небес. В СэБЛ датировано 20/Х <19>28. Борис Божнев (1898–1969) — поэт, художник. Луцкий посвятил Божневу еще одно стихотворение — «Душа, и ты не спасена…» (также включено в С). Ты плывешь на высокое дно — прозрачная аллюзия на стихотворение Божнева «Я дно высокое открыл…» из сб. «Фонтан» (Париж, 1927), стр. 20 ср. также строчку «И вызвав высоту из глуби» (стихотворение «На землю смертный воду льет…», открывающее этот сборник, стр. 11).
вернуться
Перед статуей. В СэБЛ датировано 1925. Посвящено жене, Сильвии й которую дома называли Люцией, отсюда: Л<юции> Л<уц- В черновом варианте это стихотворение имеет несколько иной вид:
вернуться
А потом завыли Вии. В СэБЛ датировано 18.III. <19>29.
вернуться
Обладают прихоти природы. Впервые: СППК, II, стр. 23. В СэБЛ датировано 19/II <19>28.
вернуться
Я шел молитвенно и тихо. В СэБЛ стихотворение не датировано, но в АБЛ хранится его машинописный вариант (с единственным отличием — в 4-й строфе в третьем стихе: «О пальцы, связанные туго»), датированный 10/XII <19>28. В стихотворении рассказывается о том, как Луцкий нес посмертную маску Сергея Андреевича Иванова (см. о нем прим. 24 к вступительной статье). Возможно, посмертная маска была использована С. Луцкой, женой поэта, для работы над бюстом Иванова (в настоящее время находится в Тургеневской библиотеке в Париже).