Боюсь, что не осилю муки
И отойду туда — на край…
И мне архангел близорукий
Укажет по ошибке рай…
И бедная моя, скупая,
Тяжелодумная моя
Душа, порог переступая,
И не решась, и не дойдя,
Холодные увидит своды
И тот безветренный покой,
Где окрыленные уроды
Небесной тешатся игрой…
И отшатнется от чертога
Она. Назад — в ту ночь, в тот день…
Так даже на обитель Бога
Земля отбрасывает тень…
«Творцы искусств и гении науки…»[80]
Творцы искусств и гении науки,
Избранники среди земных племен,
Вы прожили положенные муки,
Вам — в памяти народной Пантеон…
Но есть другой… Он страшен меж домами.
Туда я шел, подавлен и смущен…
К бессмертью путь, он выложен торцами
И газовой горелкой освещен.
«Такая грусть… И, подпирая бровь…»[81]
Такая грусть… И, подпирая бровь
Очки — свинцом на переносице.
Ах, отчего так велика любовь,
А о любви мне петь не хочется?..
Ах, отчего, когда цветет сирень
И ты нежна, мне вспоминается
Убогий край, разрушенный плетень
И речка, где печаль купается…
Облака на полночном небе,
Проплывающие не спеша,
Безобразные, как амебы,
Темные, как душа…
Медленно, постепенно
Нарастает сдержанный гром,
Полыхает звезда вселенной
Разрушающимся зрачком…
О, природа, в огромном бое
Обескровлен тобой Орфей.
Видит прорубь над головою,
Чует пропасть в душе своей…
«Мне снилось — обезглавлен…»[83]
Мне снилось — обезглавлен
На плахе я лежал,
Был от меня избавлен
Веселый карнавал.
Сидел палач у тела
И трубочкой дымил,
А голова синела
На острие перил.
Так было это странно —
Глядела голова…
И рот, раскрытый раной,
Отцеживал слова…
Бессмысленно и тупо
Глядел тяжелый взор
И видел руки трупа,
И плечи, и топор.
И видел Арлекинов,
Пьерро и Коломбин,
Китайских мандаринов
Испанских балерин.
Меня веселый малый
Осыпал конфетти,
Под женской маской алой
Послышалось: «Прости»…
Тогда (о, чудо это!)
Труп ожил и восстал
И голову поэта
К своей груди прижал.
И медленно от плахи
Сошел между перил.
Палач застыл и в страхе
Табак свой уронил…
И важно, и степенно
Мой труп затанцевал…
Все сущее — нетленно…
Я открываю бал.
Ведь это именины
Последние, друзья…
Пьерро и Коломбины,
Танцуйте вкруг меня…
И площадь шелестела —
«Прости, прости, забудь»…
А голова синела
И целовала грудь…
«Душа, и ты не спасена…»[84]
Душа, и ты не спасена…
Бегут, меняясь, времена —
Бессмысленная скоротечность…
И сквозь тебя и над тобой
Размеренностью роковой
Густая проплывает вечность…
Глухая, глупая, тебе ль
Понять единственную цель?
Здесь нет начал, ни окончаний,
И годы пронесут сквозь мир
Твой терпкий миг, твой редкий пир,
Не тронув лишь воспоминаний…
Так прихотливая река,
Скользя, упорствуя века,
Уносит скал нагроможденье,
Но смыть не сможет никогда
Живое зеркало — вода
Простого лика отраженье.
Она струится и бежит,
А человек над ней стоит,
Вниз головой другой мечтает…
И — чудо — сквозь него плывет
Колода крепкая и плот,
А он и места не меняет…
«Мечту преследую упорно…»[85]
Мечту преследую упорно,
Она преследует меня.
А с неба золотые зерна,
Соболезнующе звеня.
Параболической дугою
Срываясь, падают во мгле,
Но исступленные ногою
Топчу я звезды на земле.
И утомившись от погони,
Я опечаленный стою,
И жжет огонь мои ладони,
Сжигает голову мою….
Не так ли, хвост поймать желая,
Собака вертится волчком,
И мух докучливая стая
Над мокрым вьется языком…
Спокоен я. Ничто уже
Не соблазнит и не наскучит.
Иду по медленной меже,
Где Некий говорит и учит.
Мне равновесие дано
Совместно с прочими дарами,
Живу, как жить мне суждено,
И не юродствую стихами.
И слышу — голос вышины
Мне отпускает прегрешенья…
Там взвешены и сочтены
И богохульства и моленья.
Переплетаются во мне
Глухие звуки и молчанья.
Душа — на ледяном огне
Успокоительного знанья…
вернуться
Творцы искусств и гении науки. В СэБЛ датировано 2/X <19>28.
вернуться
Такая грусть… И, подпирая бровь. В СэБЛ датировано 15/IX <19>25. Л.Л. — смотри комментарий к стихотворению «Перед статуей».
вернуться
Памяти Тютчева. В СэБЛ датировано 14/XII <19>28.
вернуться
Мне снилось — обезглавлен. В СэБЛ датировано 11/IX <19>25. Стихотворение написано в ритме, имплицирующем «Нюрнбергского палача» (1907) Ф. Сологуба. Ср. с той же темой отрубленной головы в стихотворении И. Одоевцевой «Вот палач отрубил мне голову…» (1949), в котором, как и у Луцкого, одним из центральных образов является праздничный бал.
вернуться
Душа, и ты не спасена. Впервые: ПН, 1926, № 2038, 21 октября, стр. 3 (без посвящения). В СэБЛ датировано 1926. Без посвящения включено в О, стр. 23.
вернуться
Мечту преследую упорно. Впервые: СП, 1926, № 12/13, стр. 6. В СэБЛ датировано 1926. И. Бунин подверг резкой критике напечатанные в этом номере журнала стихи молодых поэтов, в том числе и Луцкого, с точки зрения грамматических несообразностей (В, 1926, № 415, 22 июля). Приведя заключительную строфу из стихотворения Луцкого, он выделил в последней строчке эпитет «потный» (так было у Луцкого в журнальном варианте), что, по всей видимости, заставило поэта заменить его на «мокрый», об этом бунинском выпаде против группы молодых поэтов см.: Ю. Терапиано. «Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924–1974). Эссе, воспоминания статьи» (Париж; Нью-Йорк, 1987), стр. 130–131).