И сердце бьется и горит,
И солнце всходит и заходит…
Идет к могиле Гераклит
И часики свои заводит.
Когда ж часов разорван строй —
Самостоятельность какая! —
Они текут — волна с волной,
Волна волну не догоняя.
О берег твердый никогда
Не разлетаясь белой пеной
— Неисчерпаема вода,
Распущенная по вселенной…
И, может быть, себя мутя,
Я о тебе глаголю всуе,
А ты — лишь призрак бытия,
Которого не существует…
И, потрясен до глубины,
Я утешаюсь простотою:
— Мне тайны все обнажены.
— Движенья нет и нет покоя.
Нет никого и ничего,
Душе неможно воплотиться…
Ей плыть средь моря твоего
Не мертвой, не рожденной птицей…
…О, время, в свете и во мгле
Тебе — текучесть, мне — сомненье…
Я знаю — снишься ты земле,
Я знаю — ты мое терпенье…
«По улице торжественно и жалко…»[94]
По улице торжественно и жалко
Текла густая человечья речь,
Спешил фонарщик с огоньком на палке,
Чтоб хоть какой-нибудь огонь зажечь.
Бродили люди суетно, тревожно
И ангелов толкали впопыхах…
И крикнуть мне хотелось: «Осторожно!..»
И слово умирало на устах…
Я чувствовал, как, мир переполняя,
Дыханьем вечности был близок Бог…
Он звал меня, мой дух опустошая,
А я молчал и отвечать не мог.
Моя душа, вкусив земного знанья
Горчайший плод, томилась в пустоте
Надеждой на иное процветанье
Воспоминанием о небытье.
«О, лира…Сброшенная роком…»[95]
О, лира…Сброшенная роком
В полузвериные леса,
В уединении высоком
Как рвешься ты на небеса!..
И в темные, лихие зимы
Все о растраченной весне
Ты видишь сон неутолимый,
Ты плачешь, ты поешь во сне…
И человек, тяжелодумом
Не огрубевший в ремесле,
Встревожен этим струнным шумом, —
Таким несвойственным земле.
«С ума схожу и в ум вхожу…»[96]
С ума схожу и в ум вхожу,
Как в опустевший дом,
Но ничего не нахожу
Под серым потолком…
Лишь в паутине надо мной
Жужжанье бедных мух…
— Анатомический покой
Для потерявших слух.
Да люстра грузная висит,
Как полумертвый спрут…
Еще как будто бы грозит
И щупальцы живут…
«Ты напрасно размышляешь много…»[97]
Ты напрасно размышляешь много,
Гулкая, пустая голова,
Ведь слова идут всегда от Бога —
Неправдоподобные слова…
Ведь они текут рекой незримой,
Не впадая в океан земли,
Мимо жизни и соблазна мимо
Пронося слепые корабли.
Тяжесть мира, камень преткновенья
Омывает легкая вода…
Сохрани же только слух и зренье
И не думай больше никогда…
«Как лужа мутная, текущая в канаве…»[98]
Как лужа мутная, текущая в канаве —
Свидетельство о туче проливной,
Как серый пласт холодноватой лавы —
Напоминание, что пламя под ногой…
Так, Муза, ты упорным бормотаньем
Рассказываешь о большой борьбе,
Так, Господи, скупым существованьем
Свидетельствую горько о Тебе…
«Мир предо мной, но я пред миром…»[99]
Мир предо мной, но я пред миром
С опустошенной головой
В двадцатом веке — русским Лиром
Стою упрямый и больной.
Корделия, дитя мое, не ты ли
В снегу лежишь, как лилия бела?
Корделия, не для тебя ли были
Мои несовершенные дела?
Корделия, любовь моя, навеки…
Разлуки этой мне не побороть…
Огромный гроб несут пустые руки —
В нем жизнь моя, душа моя и плоть.
ОДИНОЧЕСТВО (Париж, 1974)[100]
«Вот и небо просыпалось золотом…»[101]
Вот и небо просыпалось золотом,
Просыпаются села в цвету,
Не пора ль и тебе, моя молодость,
Острокрылою петь на лету?
Вот и глубь голубиного говора
Говорит о любви, о твоей…
— Предаваться не здорово норову —
У ворот проворчал воробей.
Но предчувствием темным томимая,
Ты стояла, грустя у окна —
И, неверная и нелюбимая,
Мимо нас проплывала весна.
«О, если правда, что без цели…»[102]
О, если правда, что без цели
Мои мучительные речи,
Что с Музой — миру надоели
Неутешительные встречи…
Что здесь, испепеляя травы,
В пар обращая Леты воды,
Текут чудовищные сплавы
В сталелитейные заводы
И огнедышащие печи,
Где пламя ада веселится,
Жгут обескрыленные плечи,
Жгут обездумленные лица —
Ну, что ж, развеются сомненья,
Я двери наглухо закрою
И семиструнную настрою
Для одиночного служенья.
вернуться
По улице торжественно и жалко. В СэБЛ датировано 23/V <19>26.
вернуться
О, лира… Сброшенная роком. В СэБЛ датировано 20/III <19>29.
вернуться
С ума схожу и в ум вхожу. В СэБЛ датировано 8/XII <19>28.
вернуться
Ты напрасно размышляешь много. Включено в: Антология, стр. 196–197. В СэБЛ датировано 23/IV <19>29.
вернуться
* Как лужа мутная, текущая в канаве. Впервые: ВР, 1929, III, стр. 34. В СэБЛ датировано 18/I <19>28. Очевидно, реакцией на этот текст Луцкого является стихотворение В. Л. Андреева «Не наклоняйся над лесным ручьем…» (1934), которое не только обыгрывает его основные образы — «текущей воды» и «отражения» (у Луцкого: «Как лужа мутная, текущая в канаве —/ Свидетельство о туче проливной» — у Андреева: «Ручей течет, и, отражаясь в нем,/ Цветет наш мир, прозрачный и текучий»), но и повторяет его поэтическое заключение: «Так, Господи, скупым существованьем/ Свидетельствую горько о Тебе» — «Быть может, нет тебя: ты только ложь/ И сквозь тебя — бессмертье проступает» (Вадим Андреев. Стихотворения и поэмы. Т. 2. Подготовка теста, составление и примечания Ирины Шевеленко (Berkeley, 1995), стр. 44).
вернуться
Мир предо мной, но я пред миром. Впервые: BP, 1929, III, стр. 34. В последней строфе, по-видимому, опечатка: «Огромный гроб несут пустые руки» вместо реки, что требуется рифмой (кстати, реки и были в первопубликации). В СэБЛ датировано 1926.
вернуться
Одиночество
На появление в печати О отреагировал Ю. Терапиано рецензией в «Русской Мысли» (1974, № 3010, 1 августа, стр. 8–9): «Стихи Семена Луцкого “звучат”, т. е. они певучи, фонетически грамотны, его манера письма — ясная, без какой-либо погони за модой, за «новаторством», его образы хорошо выбраны и проверены, метафоры скромные, но точные.
Семен Луцкий, с первых же своих шагов, примыкает к зарубежному неоклассическому течению, которое восторжествовало в эпоху двадцатых годов, а затем выработало, в тридцатых годах, свое собственное, особое «мироощущение» (стр. 8). Одной из главных тем О критик называет «противоречие между человеческой волей и человеческим знанием, с одной стороны, и темной силой природы — с другой». «Страшная мысль: тайну природы мы познаем после смерти. Страшная мысль, но по-своему замечательная» (стр. 9), — завершает он свою положительно-обтекаемую рецензию (в письме В. Андрееву от 25 августа 1974 г. Луцкий определил ее как благосклонную, хотя и не глубокую критику).
О имеет посвящение: «Памяти моей матери и моей жены».
В ОэБЛ I в качестве стихотворения-эпиграфа рукой поэта вписано «Одиночество» («Четыре стенки… Четыре угла…», напечатано в наст, издании в разделе «Неопубликованные стихи»), а в качестве заключительного «Посидеть бы спокойно…» с датой 3/IV <19>76. В ОэБЛ II перед первым стихотворением «Вот и небо просыпалось золотом…» Луцкий записал по памяти стихотворение 1922 г. Сыграла… Уронила руки.
вернуться
Вот и небо просыпалось золотом. В ОэБЛ I датировано 4/V <19>25. И в ОэБЛ I и в ОэБЛ II в слове «просыпалось» проставлено ударение, см. письмо Луцкого В.Л. Андрееву от 19 мая 1974 г. Последняя строфа в черновой редакции выглядела иначе:
вернуться
О, если правда, что без цели. В ОэБЛ I датировано 1928.