Ключ к его пути можно найти в евангельских словах; это они, услышанные двадцатилетним мальчиком в храме, увлекли его на тропу отречения от мира: «Если хочешь быть совершенным, иди и продай все, что имеешь…». Дальше история ведет нас через полосу внутренних искушений, когда Антоний поселяется в амбаре возле своего старого дома, — вплоть до того времени, когда диавол, изгнанный из его мыслей, начинает нападать на него извне, видимым образом. Дальше путь ведет нас к великой битве Антония с бесами в гробнице возле селения (не образы ли древних египетских звериных богов на ее стенах отразились в облике его преследователей?), высшая точка которой — тихое откровение неотступного присутствия Христа: «Где же Ты был? Почему не показался Ты с самого начала, чтобы положить конец моим мучениям?» — «Я был здесь, Антоний; но Я ждал, чтобы увидеть твое сопротивление. И поскольку ты выстоял и не поддался, Я всегда буду тебе в помощь и прославлю тебя повсюду». Только после этого Антоний уходит в дикую местность далее, чем было принято, к старой заброшенной крепости в горах — но все еще в пределах достижимости для своих друзей, — на двадцать лет уединенной борьбы и победы, пока, наконец, друзья не взламывают его двери, — и он выходит к ним, пятидесятипятилетний, совершенный во всех смыслах греческого слова teleios — выросший в полный рост, цельный в уме и теле, с приведенной в строй, исцеленной человеческой природой, посвященный в тайны и захваченный Богом.
Теперь настает время передать другим тот образ жизни, который он обрел, предложить этот путь для тех, кто собрались вокруг него на горе и сделали его своим отцом. Но уже надвигается последнее великое гонение, и в скором времени Антоний спускается в Александрию, оказывая поддержку исповедникам и мученикам в их битве, стремясь к мученичеству, но не навлекая его на себя. Ибо битва монахов и битва мучеников — одна.
Гонение кончается, Антоний возвращается в свой старый приют. Но теперь он прославлен, и слава привлекает к нему мир: он вынужден бежать. И вот, пока он ждет лодку, которая должна перевезти его в верхнюю Фиваиду, Дух внушает ему, что лучше присоединиться к проходящему мимо арабскому каравану и отправиться с ним в трехдневный путь через пустыню к подножию высокой горы у Красного моря.
Здесь мы впервые читаем, что «ему полюбилось это место». Силы зла еще рядом, завистливые и неотступные. Но основным тоном становится теперь какая–то райская ясность: даже дикие звери слушаются его, как некогда Адама. Естественно, братия вскоре отыскивают его и продолжают осуществлять связь между ним и миром. Время от времени он спускается навестить их на «Внешней горе» возле Нила. И еще раз, видимо, всего на два дня, летом 338 года он идет в Александрию, чтобы выразить свою поддержку Афанасию против ариан. Но в целом, именно это тихое сердце молитвы на его «Внутренней горе» и должно помниться, как задний план всех битв Церкви в последующие сорок лет.
Евагрий вспоминает ответ Антония некоему философу, который спросил его, как он может вынести свое долгое одиночество, не утешаясь книгами: «Моя книга — природа сотворенных вещей, которая всегда передо мной, чтобы читать, когда я пожелаю, слова Божии» [ [27]].
Ничто так не далеко от святого Антония, как манихейский дуализм любого рода. И Житие, и послания ясно показывают, что брань его не против плоти и крови, но против невидимых сил зла (послания обходят молчанием те диавольские наваждения, которые описаны в Житии и которыми почти исчерпывается представление о святом Антонии в народной традиции). Впадая в грех, мы становимся для них телами, и наши души — логовом нечистых духов. Но тела наши были созданы для воскресения. И добрые, и злые духи равно происходят от Всеблагого Творца [ [28]]. Все это сообщает особую убедительность его бескомпромиссному воплощению принципа «дружба с миром есть вражда против Бога». Без этого и без всепроникающего чувства Церкви свидетельство святого Антония было бы лишено своего смысла.
Первое послание, согласно сирийскому списку, адресовано «братиям, обитающим повсюду», и представляет собой скорее общий трактат о монашеской жизни. Остальные ближе к собственно эпистолярному жанру. Самое пространное послание обращено к монахам Арсинои (в Фаюме) [ [29]]; Житие также говорит о связях Антония с тамошними монахами [ [30]]. Другие послания адресованы безымянным монашеским общинам — как можно предположить, разным, поскольку из послания в послание повторяются одни и те же темы, хотя каждая их вариация вносит что–то новое в общую картину учения святого. Что касается истории, послания не говорят нам об этом почти ничего, и только интересное упоминание Ария и его ереси [ [31]] позволяет предположить датировку всей серии посланий (не похоже, чтобы их разделяли большие промежутки времени) временем где–то около 338 года, когда Антоний посещал Александрию.