Муз и Небо взяв в союз,
Преисполнили блистаньем
Лик и тело, ум и вкус
Той, к кому иду, смятенный,
С похвалою несравненной.
Для сомнений нет причин:
Божество любое станет
Пособлять мне — пусть же грянет
Подобающий зачин!
Ну же, шуйца белоснежна,
Соизволь на струны пасть,
Ты вослед, десница нежна,
Сотвори созвучий сласть:
Воспоем мы лик небесный,
Златовласую главу,
С коей быть сравненным лестно,
Верно, даже божеству.
Воспоем в стихах умело,
Как красавица сумела
Нежну плоть вооружить:
На верху главы прекрасной
Гребень высится ужасный[272],
Всех грозящий сокрушить.
О священный перл творенья,
Дочь божественных высот!
О, яви хоть на мгновенье
Свет очей, что радость льет,
Чтоб рукой моей водила
Музы мощная рука
И в хвалах тебе затмила
Римлянина-старика[273],
Коий древний край Сатурна[274]
Бросил ради страсти бурной,
Полюбив навек тебя,
И тебе, глядящей грозно,
Стал, несчастный, жертвой слезной,
Верность истово блюдя.
Музой старца удалого,
Чей высокий слог учен,
Образ твой на крыльях слова
Был бы в небо вознесен —
Все же рок решил иначе:
Парка к старцу в дол пришла,
С крыльев песен, с крыльев плачей
Перья разом сорвала
И рекла: старик хвалящий,
Юности твоей претящий,
Телом пусть лежит в земле,
А душой своей влюбленной
Вступит в край, отрад лишенный,
Что покоится во мгле.
Боги сводов многозвездных,
Что навеки облекли,
Хороня от вихрей грозных,
Ширь бескрайнюю земли,
Дайте мне прожить спокойно
Естеством сужденный срок,
Чтобы выразить достойно
Я в труде нетленном смог
Чары красоты великой
Ослепительного лика,
Что над смертными царит, —
Пусть Прекрасная по праву
Вечную обрящет славу
И потомков покорит.
Как Семирамида[275], чадом
Мнясь супруга своего,
Принесла назло преградам
Вавилону торжество
И, презрев свою природу,
Что податливо-нежна,
Шла в военные походы,
С долей жен разобщена,
Устрашая всех бронею,
Воинов вела стеною,
И в лесов индийских мрак
Сабля всех гнала кривая,
Наземь с маху повергая
Сотни вражеских вояк.
Так взнесен средь Альп рагатых
(Где и летом и зимой
Небо застит туч косматых
Ветрами несомый рой),
Весь в кудрях ветвей еловых,
Пик, глава крутой горы[276],
Что к раскатам бурь грозовых
Был привычен до поры;
Громом пущенный с обрыва,
Он топтал нещадно ниву —
Тяжкие волов труды, —
По дороге все сметая,
В скачке к долу оставляя
Взор страшащие следы.
Или как Пентесилея[277],
Что за Гектора дралась
И, меж греков ужас сея,
Ослепляла златом влас,
Одного копьем удалым
Выбивала из седла,
А другому смерть кинжалом
Неизбежную несла.
Иль как девы, коих рвенье[278]
Грудь одну без сожаленья
Нудит выжечь, чтоб вести
Жизнь в походах, в тяжких войнах,
Добрых воинов достойных,
И врага сметать с пути.
Так Луиза, вмиг на латы
Платье женское сменив,
В бой бросалась[279], как солдаты,
И готовила прорыв
Меж испанцами, бессчетно
Осаждая вражий стан
В час, когда французы плотно
Окружали Перпиньян.
Силу там она явила:
Грозной пикой подчинила
Истового смельчака.
Ловкость дамы станем славить:
Так конем умеет править
Только рыцаря рука.
Вот она на иноходце
Ровным шагом едет вспять,
Вот, пришпорив, вскачь несется,
Чтобы прыть коня узнать.
Шлем дрожит на ней султаном,
Коли в ход пошло копье —
Принцы все на поле бранном
Хвалят доблести ее.
Шуйцей шпагу крепко сжала,
А в деснице — сталь кинжала,
На котором злат узор.
Рать Луиза покидает —
Между ратников блистает,
Как Ахилл или Гектор.
Горделивый сын Климены[280]
Делом нам помог понять,
Что не ради славы бренной
Должно подвиги свершать.
Дело, кое затевают
Без согласия богов,
Никогда не доставляет
Ожидаемых плодов.
Но у Всадницы гордыни
Не было и нет доныне —
Не за славой в бой пошла.
В брань влеклась она, Венере
Вняв, что в некий вечер к дщери
С вестью наземь снизошла.
Выше дола[281], где взъяренный,
Буйный и кипучий Рон[282]
Взял бесхитростную Сону
В рук извилистых полон,
Сад тенистый и отрадный[283]
У прелестной девы цвел,
Столь приятный и нарядный,
Что иные превзошел.
Тот, кто видел это чудо
(Красота жила повсюду
В сказочном саду услад),
Мнил, что кущи Алкиноя[284]
Зрел, где всякою порою
На ветвях плоды висят.
Осенясь листвой древесной,
Там с лилеями росли
Полумесяцы прелестны[285]
Властелина сей земли.
Рядом с ветвью майорана,
В коей средь густых листов
Цвет пестрел благоуханный,
Помещалось шесть стихов:
вернуться
Гребень высится ужасный... — Автор сравнивает Л. Лабе с Афиной, богиней военной мощи, на гребне шлема которой были змеи.
вернуться
Римлянина-старика... — Большинство исследователей полагают, что речь идет о Луиджи Аламанни (см. примеч. к стих. XI). Однако К. Беррьо, идя вослед Люку Ван Брабанту (Brabant Luc van. Louise Labe et ses aventures amoureuses... Coxydesur-Mer, 1966), усомнившемуся в справедливости такого утверждения, считает, что речь идет о Клемане Маро, который долгое время жил в изгнании в Италии (см.: Berriot К. Р. 107-109, 235-236). Эта версия нам представляется недостаточно аргументированной: характеристика Музы старого поэта, данная в стихотворении Обера, — "docte, divine" ("ученая, божественная") — в 50-с годы не прилагалась к К. Маро, но закреплена была за Морисом Сэвом, поэтами Плеяды и последователями их доктрины "ученого поэта" ("doctus poeta"), к которой К. Маро не успел приобщиться. Применительно же к поэзии Луиджи Аламанни, автора изысканной эпической поэма "Благородный Джироне" (1548) и неопетраркистских стихотворений, это определение вполне приложимо.
вернуться
...край Сатурна... — т.е. Италия, так как Сатурн почитался богом золотого века Лациума (центральной области Италии).
вернуться
Как Семирамида... — См. примеч. 6 к Элегии I.
вернуться
Пик, глава крутой горы... — пик Монблана.
вернуться
Пентесилея (или Пенфесилея) — в греч. мифологии царица амазонок — дев-воительниц. Во время троянской войны она пришла на помощь троянцам и погибла в битве с Ахиллом.
вернуться
...девы, коих рвенье... — т. е. амазонки. Их именование (Amasones — букв, "безгрудые"), как принято считать, происходит от обычая выжигать у девочек правую грудь, дабы дальше оттягивать тетиву лука.
вернуться
В бой бросалась... — Имеется в виду участие Л. Лабе в костюмированном турнире, изображавшем битву французов и испанцев, а не в походе против Испании, как полагали раньше ее биографы. Турнир был организован в 1542 г. в честь дофина Генриха (будущего короля Генриха II), останавливавшегося в Лионе, откуда он отправлялся на осаду испанской крепости Перпиньян. См. нашу статью, с. 196.
вернуться
Горделивый сын Климены... — т. е. Прометей, сын океаниды Климены и титана Иапета, против воли Зевса укравший огонь, дабы подарить его людям.
вернуться
Выше дола... — т. е. чуть выше долины слияния Роны и Соны, где расположен Лион.
вернуться
Рон... — по-фр. река Рона мужского рода.
вернуться
Сад тенистый и отрадный... — Описание сада, занимающее в "Похвалах..." столь значительное место, составляет устойчивый топос средневековых стихотворных сочинений, где он является символом райского сада и совершенства его обитателей. Схожее описание содержится в версии "Романа об Александре" (XII в.), "Сада Наслаждений" в "Романе о Розе" Гильома де Лорриса (XIII в.) и мн. др.
вернуться
Алкиной — в греч. миф. царь феаков, у которого на о. Схерия был вечнозеленый сад.
вернуться
Там с лилеями, росли // Полумесяцы прелестны... — Букв, сказано: "Лилии и гордые полумесяцы // Нашего могущественного Принца". Автор "Похвал..." не случайно соединил лилии, цветы королей Франции, с удвоенными полумесяцами, так как они входили в герб Дианы де Пуатье, герцогини де Валантинуа (1499-1560), возлюбленной дофина Генриха, которая присутствовала на турнире, о котором выше шла речь (см. примеч. 9). Именование Генриха Принцем свидетельствует о том, что "Похвалы..." написаны до 1547 г., когда он уже стал королем.