Сочинения

"ВСЕХ ФРАНЦУЗОВ ВЛАСТЕЛИНА
ПОЛУМЕСЯЦ СТАНЕТ ЧИННО
РОСТ ЛЕЛЕЯТЬ С КАЖДЫМ ДНЕМ
ДО ПОРЫ, КОГДА, ДРУГ С ДРУГОМ
СЛИВШИСЬ, РОГИ ПОЛНЫМ КРУГОМ
ЗАБЛЕСТЯТ НАД КОРОЛЕМ".

И стояли там беседки
Столь пленительны вокруг,
Что пример являли редкий
Мастерства искусных рук:
Свод вздымался данью богу,
Что в бедре Зевеса рос[286],
Ибо сень сплелась чертога
Из листвы мускатных лоз.
А колонны глянцевиты
Украшали, в плети свиты,
Розаны и Розмарин,
Что взбегали вверх красиво,
Прилегая к прутьям ивы
Ровно, ладно, чином чин.
Посреди, в ветвленьях плотных,
Нес орешник свой шатер,
И покров дерев бессчетных
Сень свою над всем простер:
Лист оливы убеленный[287],
Что хвален Афиной был,
И побег вечнозеленый,
Коий Аполлон любил[288],
Древо, верное Кибеле[289],
И кусты, что студят в теле
Афродитино тепло[290],
Древо темное[291], что в небо
Волей плачущего Феба
Ствол высокий вознесло.
Здесь под сению порхая
В дни веселого тепла
Иль когда нас стужа злая
Крепко дома заперла,
Соловей и коноплянка,
Чиж, малиновка и дрозд
Распевают спозаранку
До вечерних поздних звезд,
Плачет горлинка-вдовица,
Все тоскует, все томится,
Мила друга потеряв;
Хрипловатый голос льется,
Скорбь напевная несется
В шепотах дерев и трав.
Чтобы не было изъяна
В дивной красоте такой,
Чтобы сад благоуханный
Тешил взоры день-деньской,
Там родник, цветам на благо,
Сад кропил и мчался вдаль,
И струящаяся влага
Свет дробила, как хрусталь.
Не одет родник в оправу,
И не встали величаво
Мирты Кипра[292] на брегу,
Пестрота растений броских,
Мраморы из гор паросских
Не пристали роднику.
Но коврами, взор чаруя,
Протяженный устлан брег,
Где неистовые струи
Утишают шумный бег, —
Травы там благоухали,
Множеством цветов пестря,
Нежно воды рокотали,
Зелень всю животворя.
Кто Нарцисса зрел, с тоскою
Никнущего над рекою,
Взор к зерцалу вод стремя,
Тот сказал бы, что витает
Здесь юнец и здесь страдает,
Образ дивный возлюбя.
Цвел средь зелени приречной
Скорбный желтый Ноготок,
Что своей тоски сердечной
Все никак избыть не мог, —
Он в неистовом круженье
Друга жаждал зреть в выси[293]
Утром, в пору появленья,
Или вечера вблизи.
Были там[294] и Маргаритки,
И Фиалки в преизбытке
Красили собою дол,
И цветок там рос, в котором,
Смерти став живым укором,
Юный Гиацинт[295] расцвел.
Родниковых вод разливы
То бурлили, всласть резвясь,
То текли неторопливо,
Извиваясь и крутясь,
Ходом всем напоминая[296]
Место, где ужасный вид
Порожденья Пасифаи
Был от глаз людских сокрыт.
А в конце, утишив рвенье,
Рукавов переплетенье
Омывало дивный луг,
Где назло зиме суровой
Вечной зелени покровы
Одевали все вокруг.
Вотчин перейдя границу,
К нам стремил Титан свой ход[297],
И распряг он колесницу
У испанских теплых вод[298].
Там, на благодатном бреге,
Шла Луиза в некий день
И, взыскуя тихой неги,
Села родника под сень.
Лютню взяв, она играла,
Струны все перебирала
И, поняв, что лад струнам
Дан, свой голос, полный силы,
С шумом струн соединила,
Песнь такую спела там:
"Дщерь-соратница Зевеса[299],
Что воинственно-храбра,
И охотница Эфеса,
Сребролукого сестра[300], —
Только эти две богини
Мной владеют наяву,
Их с младенчества доныне
Госпожами я зову.
Хоть по милости Венеры
Я прекрасною без меры
Между смертных названа,
Но девичество за это
От меня как знак обета
Пусть приять не мнит она!"
Девственница из Лиона
Столь строптивые слова
Песни, с лютней съединенной,
Дважды молвила едва,
Как неспешный и спокойный
Сон среди небес возник
И прервал созвучья стройны